Илья Путыля родился и жил до начала полномасштабной войны в Луганске, себя считает украинцем. Паспорт у него российский — получил, чтобы выбраться из захваченного «ополченцами» Луганска. Сейчас работает барменом в Ереване. С ним мы поговорили о том, как жилось все последние годы человеку с проукраинскими взглядами в непризнанной миром ЛНР. Он  рассказал, как сгоняют луганчан воевать на стороне России, как он сбежал из Луганска и надеется ли туда вернуться. Спойлер — да надеется, когда Луганск снова станет украинским.

Расскажите о себе.

— Илья Романович Путыля, мне 21 год, сейчас живу в Ереване, работаю барменом. Я уроженец Луганска.

Вы — родом из Луганска, который после 2014 года был отделен от Украины. Как вы себя ощущали эти годы в Луганске? Как украинец, живущий в оккупации, как гражданин независимой ЛНР или как гражданин России?

— Я никогда не считал себя гражданином всяких названных банановых республик. Я все время позиционировал себя как гражданин Украины. К России никогда никакого отношения не имел и россиянином себя считать уж точно никогда не мог.

В 2014 вам было 11 лет. Как менялись ваши взгляды с возрастом?

— В 11 лет я особо ничего не осознавал, видел все только по телевизору. Начиналось все со Славянска, Краматорска, до этого конечно же был Майдан. Все эти периоды я наблюдал, все это было ужасно, для ребенка это сильно травмирующее событие. Первый раз я увидел боевые действия, когда по улицам ездили колонны российской техники. Один раз метрах в пяти от меня, не стесняясь, проезжала российская колонна с триколорами, все как полагается. Буквально через две недели начались бои у села Красная Поляна — это в Луганской области, у города Антрацит — там вот бои были. И прямо у моего частного дома проезжала техника: метрах в шестидесяти от него был хороший плацдарм — старая заброшенная шахта — и туда прямо «Градами» приезжали, отстреливались, перекрывали дороги, отжимали у людей телефоны, чтобы они не записывали, не снимали. То есть все было под контролем. Ты выходишь из дома и слышишь запах жжённого. Даже в том возрасте я, бывало, интересовался у родителей, у старших: «Почему, если они такие плохие, по нам не летит ответка?» И на это никто не мог ответить. Были истории, я лично их слышал, когда человек, находящийся под своими — мой район находился под местными казаками — рассказывал, как его младший брат выносил трехлитровую бутыль украинским пацанам, они его благодарили, в шутку дарили патрон. То есть никогда никакого зла со стороны украинских ребят не было, пока они сами не отступили, потому что обстоятельства вынудили. Честно говоря, я сформировал свои взгляды благодаря матери и дяде — дядя постоянно мне рассказывал, что вот это плохо, а это хорошо. Поэтому я с ранних лет по чуть-чуть понимал, что идет война, что нас не признает весь мир, Украина. Россия сама создала эти псевдосубъекты, а документы не заверены никем, кроме России, и нигде не признаются. О чем может идти речь?

Каких настроений в Луганске было больше — проукраинских или пророссийских?

— Россия привыкла раскачивать пропаганду на языковую тему, но никогда у нас не было презрения к русскому языку. Мы в школе со всеми учителями общались на русском языке, кроме уроков украинского, но если ребенок на них чего-то не понимал, то ему на русском объясняли. По поводу людей, которые были настроены пророссийски. Тут тонкий момент, потому что у них могли жить родственники и в России, и в Украине. Некоторые думают: «Вот в России хорошо», потому что до санкций, до Крыма там действительно была спорная ситуация на фоне Украины. Другие часто вспоминали, и их это мотивировало, что у них родственники в Украине, поэтому как они могут быть против Украины?

Много ли людей в Луганске воспринимали жизнь под российской властью как оккупацию?

— Говорить, что это оккупация, было не очень безопасно. В основном люди это воспринимали как своеобразную блокаду. Некоторые прямо искренне верили: «Вот Украина от нас отказалась, нас обделили гуманитарными коридорами, поставки запретили». Я ругался с одной женщиной, она говорила: «У меня родился ребенок в 2013 году, он получил украинское свидетельство, но началась война, и мы никуда не можем выехать. Ребенок у меня — диабетик. Украина гуманитарно не помогала, но помогала Россия. Если бы не Россия, мой ребенок бы умер». И вот таких людей много. Они свято верят и слушают только подобных себе людей. Но при этом я никогда в жизни не слышал от человека вживую того, что говорят в интернете. Есть, например, ролик, как будто какая-то насмешка, в котором людям рассказывают: «Да вот если Украина вернется, будут базы НАТО стоять». Единственный раз я это слышал от той женщины, и это так глупо было. Она говорит: «Там раскрывали какую-то документацию — мы рабами будем». Я только сказал: «Ну, ты в своем уме?» С этим человеком было смешно общаться. Это необразованность, это прокремлевская пропаганда. Она ездила в Кремль и с гордостью мне рассказывала, как плакала, когда в первый раз увидела Кремль. Так что есть и такие люди.

Проукраинские взгляды осуждались?

— Если ты выступал открыто, то ни для кого не секрет, что тебе грозил подвал. А там: первое замечание, во-второй раз могло быть избиение, на третий ты уже мог пропасть. Могло быть и такое. Бывало, что люди реально исчезали.

Были ли какие-то антироссийские акции?

— Акции особо не организовывались. Я уверен, что они перехватывались российскими спецслужбами. Они более чем отлично работали. По поводу демонстрации своей идентичности: тут стоило подбирать выражения с незнакомыми людьми. Если ты имеешь общий круг людей, единомышленников, и они тебя поддерживают то можно, но бывало, что стучали, особенно если ты играешь какую-то роль. Даже если у тебя банально хороший заработок — тебя могут начать душить.

У вас российский паспорт. Его было получать необходимо?

— В 17 лет я получил свой псевдопаспорт Луганско-Банановой республики. Второй паспорт с российским гражданством я получил в 20 лет. Всю жизнь я жил со свидетельством о рождении, это единственный документ, который я когда-либо признаю. В моем российском паспорте стоит прописка: Луганская область, дом, улица. Да, я получил российский паспорт, чтобы в дальнейшем можно было куда-то двигаться, потому что было очень много таких моментов, когда тебя могли не выпустить по твоим документам. Не знаю, как у дончан, но в Луганске был запрет на передвижение с документами Украины, то есть на украинском языке — у тебя могли возникнуть проблемы. В основном люди переключались на российские паспорта. Меня, например, не выпускали, говорили: «У нас нет оснований, у тебя нет загранпаспорта, делай наш паспорт». То есть это людям навязывалось.

Как вы узнали о вторжении российской армии в Украину 24 февраля?

— На самом деле это была очень неприятная для меня история. Я встретился с другом, мы сидели у его сестры, я уже в хорошем настроении пришел домой, лежал, общался с подругой. Она училась в Харькове, писала: «Мне страшно то, мне страшно это» — «Не переживай» — «Вот мы на границе, вдруг начнут?» — «Нет, ничего не будет. Всё, ложись спать, всё хорошо». Она ложится спать, проходит буквально 15 минут, я вышел на крыльцо, стою, курю, читаю новости — я начал читать новости за две недели до войны, потому что это было связано с мобилизацией, у нас же её заранее объявили. Так вот, смотрю новости, а там х… ведет свой выпуск. Я перехожу туда, слушаю, что он там объявляет, сворачиваю, так как вообще не понял, что к чему идет. Смотрю в телеграме новое сообщение, а там говорят, что по всем позициям работают «Грады». Я вообще не понял, что происходит. Подумал, паблик малоизвестный, может фейк, вброс какой-то. Спускаюсь с крыльца, чтобы можно было головой крутить в разные стороны, и становится слышно, как начинает работать артиллерия. Вибрации по земле идут, со временем появилась авиация. От ракет был шелест в небе, хоть вдалеке, но это было слышно. Первое, что я увидел, это попадание по Харькову. У нас было часа 4-5 утра. Я был в полнейшем шоке. Через 10 минут мне пишет подруга из Харькова: «Мне в соседний дом попала ракета, я собираюсь, еду за матерью, и мы уезжаем» — «Правильно, собирайтесь, не медлите». Я разбудил своих родителей раньше, чем надо, мать и отчима, и говорю: «Вот так и так, война началась». Никто ничего не понял. Включаешь российское телевидение, а там ни слова. Первое упоминание, что объявили войну, было около 10 часов утра. И это крутили по кругу, промывали мозги каждые пятнадцать минут. Я говорил: «Выключите эту фигню». Заходишь в телеграм — там ужас происходит. И жалко что тех пацанов, что наших. Они же мобилизованные, их силой туда затянули. Это молодые пацаны, младше меня — им 18-19 лет — многие из них ни о чём не знали, я уверен. Куда их закидывать? Реально диктаторская страна.

Было ли вторжение неожиданным для вас?

— Я же говорю, сначала, за несколько дней до, была мобилизация, потом начали перекрывать границы, эвакуировать людей. Люди смеялись, местные говорили: «Вы что? Странные. У нас тут в двух километрах падали снаряды, перестрелки были, а теперь они где-то вдалеке идут. Зачем нам эвакуироваться из тыловой зоны?» Некоторые говорили, что скоро будет война, некоторые сомневались. В первый день, когда я вышел в магазин, первое, что я услышал, это одна женщина сказала другой: «Да вот если б не Путин, нас бы взяли в котлы и задушили бы, сдавили, от нас бы живого места не осталось». Там только не хватало версии про базы НАТО.

Как вам удалось бежать из Луганска? Это было опасно?

— Конечно, было страшно. Ты смотришь в интернете, как все это происходит, и это внушает страх. Люди мужского пола выходят только по ночи, передвигаются по менее известным улицам, скрываются, чтобы выйти в магазин, взять себе покушать. Да, даже до такого доходило. Первый раз я пытался выехать в 2020-м году, 11 апреля. Мы нашли человека через знакомых, нас собралось 5 человек, мы нашли одну машину — это был дедушка, взяли второе такси и следом за ним поехали. Я ехал во второй машине. Мы приехали спустя, наверное, 2 часа от Луганской области, от города Антрацит. Мы приехали, а у этого деда… Как бы так это описать — вот такие глаза: он в шоке, потому что там стоят МГБшники. Он говорит: «Это кто такие?» Мы разводим руками — никто ничего не понимает. Он пошел к ним. Ему, наверное, минут 10 задавали всякие вопросы, сути разговора до конца мы не знаем, но, как мы поняли, у деда обломался бизнес. Дед на этом зарабатывал хорошие деньги, а каких взглядов он был — непонятно. Ему сказали: «Иди, поговори с россиянами, что они скажут». Он зашел к ним, они руками так повели, говорят: «Вот твоих выпускают — заходите, не выпускают — не заходите. Нам все равно». Они вышли к луганчанам и стали с ними курить. Луганчане были все из себя понтовые — понимают, что от них зависит жизнь людей. Они говорят: «Дед, иди пять минут погуляй». Дед уходит, потом обратно к ним — его позвали. Он подходит, на него смотрят, говорят: «Все, давай, увози их отсюда, иначе мы везем тебя в Луганск в подвал, а твоих пацанов — на Киев наступать». Дед говорит: «Я вас понял» — «Иди на…» Прямо матом его послали. Дед садится в машину, разворачивается, мы следом за ним. Мы разворачиваемся, а они свистят второму таксисту, ведут себя как быдло. «Что ты сюда их возишь? Что тут медом намазано? Давайте, валите отсюда». Потом пять минут морального давления, потому что человек стоит в бронежилете и с автоматом. Как его по-другому воспринимать, когда он еще и в негативном тоне общается с тобой? Потом нас привезли назад. Приезжали местные ополчуги, окружали рынок, вставали со всех входов и выходов, по два-три человека заходили и выписывали всем, кого видели, повестки. То есть это так выглядело. Нету паспорта — тебя забирают, говорят, чтобы мать привозила документы. Если она привозит документы, у тебя нет выбора — они на твою фамилию сразу же выписывают повестку.

Со второй попытки все получилось?

— Это все произошло спонтанно. Я целый день наугад писал в паблике тем, кому попадала первая информация. Из трех человек один действительно позвонил мне в два часа ночи и сказал: «Ну что? Ты едешь?» — «Куда?» — «В Россию». Что делать, говорю: «Поехали». За два часа я собрал свой рюкзак, вышел под железнодорожный мост и стоял, прятался от машин. Приехал серый УАЗ, меня посадили в него. Я не знал, куда еду. На всякий случай запомнил номера, отправил родственникам, чтобы знали, где искать. Мы заехали еще за одним мужчиной. По дороге я очень стрессовал, все терзало изнутри, потому что ты видел то, чего раньше не было: стоит техника, ПВО, ты видишь эти старые С-300. Это все открыто едет по трассам в сторону России. Стояли военные вместо гаишников, они спокойно могли тебя остановить. При виде их машины у тебя внутри все сжималось. Спустя три часа мы приехали туда. Первое впечатление: мы еще не доехали. Было очень стремно. Открываешь дверь из машины — птицы поют, рыбацкий домик, течет речка, и ты думаешь: «Куда нас привезли?». Один чувак говорит: «Ладно, сейчас пусть он сходит, а мы с вами поговорим». Этот один пошел, а он говорит: «Давайте деньги». Мы ему достаем деньги. Он говорит: «Кладите сумму одному в паспорт». Мы кладем вот такую стопку мне в паспорт и стоим, ждем. Тот чувак выходит: «Все, зеленый свет, идите». И мы говорим: «Давайте, счастливо», начинаем идти, а они разворачиваются и уезжают. Ты до сих пор не понимаешь, куда тебя привезли. Может, это развод, а может, тебя на месте словят. Мы идем, впереди маленький железный мостик, наполовину разломанный, переходим его, и где-то вдалеке виднеется триколор. С одной стороны, ты понимаешь, что граница односторонняя, от этого легче, а с другой стороны, все равно страшно. Мы туда пришли, нас сразу же встречает человек, берет документы с деньгами — всё осознанно. Первый провожает ко второму. Первый был более-менее адекватный, а второй то ли ФСБшник, то ли кто-то ещё… Я на всякий случай взял с собой кнопочный и сенсорный телефон. Сенсорный телефон я раскрутил, отстегнул шлейф на батарее, закрыл обратно экран, закрутил его, чтобы отдать. На меня смотрят удивленно и спрашивают: «А зачем ты с собой поломанный телефон везешь?» — «У вас буду — починю» Он на меня смотрит и говорит: «Ну ладно, пошли туда. Раздевайся», заводят меня в отдельную комнату, начинают осматривать, доставать вещи. Я расстегиваюсь, щуп-щуп, «давай раздевайся». Меня начинают раздевать, расспрашивать. Первый вопрос был: «Где ты взял паспорт?» — «Там-то». Он был удивлен. Меня вероятнее всего приняли за военного, бегущего из Мариуполя — как раз тогда был бум вокруг «азовцев». 10-15 минут беседы, 15 минут просто тишины, они не переговаривались даже между собой, после чего он отдал мне паспорт и говорит: «Все, иди». Спросил: «Вы вызвали себе такси или нет?» — было интересно, как мы оттуда выберемся. В России, в Ростовской области я был в начале девятого утра. Выехал я где-то в районе начала четвертого утра.

Сколько это стоило?

— Нам это обошлось в районе тысячи долларов. Изначально было пять тысяч рублей, потом тридцать тысяч рублей, потом шестьдесят, потом семьдесят, но им сказали: «Вы чего, клиентов не будет», и цену снизили до пятидесяти. А потом референдум и все — границы открыли, был большой обратный поток людей. Но я сказал: «Нет, я в эту мышеловку не буду лезть, потому что если на меня уже лежит повестка, когда я приеду туда, меня кто-то увидит на улице, скажет, что я приехал, и все».

Мама знала о вашем отъезде? Одобрила решение?

— Мать была очень сильно перепугана. Я ей сказал за два часа до. Она не поняла: «Ты чего, издеваешься что ли? Куда ты?» Было страшно: меня, неизвестно к кому в машину, неизвестно куда, да ещё за такие деньги. Она мне помогла, собрала меня — это же мать, она хотела, чтобы я был в безопасности. Она хотела меня сопроводить, но я ей сказал, что не надо. Было очень грустно уезжать, я очень сильно скучаю. У меня ещё и брат маленький, ему сейчас два года, он там остался.

Ваш отец живет в России. Как он относится к происходящему?

— Папа живет в России, но его позицию я не знаю. Он человек более пугливый: мол, я живу в России, я россиянин, а что происходит там — не мое. У меня здесь свой куток, и я буду в этом кутке жить. Я с ним очень редко созваниваюсь, и это крайне короткие разговоры — по минуте, полторы. Если заходит разговор о происходящем, мы культурно друг друга отключаем и все. Так совпало, что он мне позвонил в день независимости Украины. Я его спрашиваю: Ты меня поздравить решил?” — «С чем?» — «Ну, с праздником, с Днем независимости» — «Да ну, ты что. Я тебя буду с хренью этой поздравлять?» — «Почему хрень? Давай с тобой нормально поговорим, ты не выражайся, и я тоже не буду». После этого мы с ним месяц не общались. Иногда он мне звонит: «Что у тебя по документам? Возвращайся в Россию. Зачем ты этот паспорт делал и такой путь принял?» — «В смысле?» — «Ты хотел в Россию» — «Когда я хотел в Россию? Когда я сидел в Луганске и никуда выехать не мог?» — «Ну да» — «В смысле!? Конечно, я хотел чувствовать себя в безопасности, а не сидеть в клетке, чтобы не выйти». В любой же момент тебя могут отправить на фронт — моего друга так забрали. Он вышел ночью в магазин круглосуточный, закупился, разворачивается, а уже стоит машина. Его пакуют, надавали под дых, в живот, скрутили его, и он пропал. Проходит три дня, он звонит маме: «Мама, я в Алчевске, две недели бегаю, и меня на фронт отправляют». Потом прошло время, и он начинает говорить, что все твари, что он всех ненавидит. Человеку на психику это очень сильно повлияло, по нему это видно. Он сказал: «Я не хочу уже ни туда, ни сюда, потому что меня это все так давит». Они отобрали у него псевдолуганский паспорт, украинский лежал у его матери, он за сто тысяч рублей купил себе российский паспорт, чтобы ему привезли его туда. Он говорил: «В любой момент мне придут бабки, и я с этими бабками уеду как можно дальше, чтобы ни тех, ни тех не видеть». То есть человеку было настолько ужасно. Он рассказывал: «Нас закинули в первый или второй месяц в Соледар, когда там бои были. За то, что мы убежали оттуда, вагнеровцы избили и приковали меня к пулемету, а двоих моих знакомых — одного в танке заварили, а про второго я без понятия. Того пацана я не видел». Он очень хороший человек, всегда позитивно выражался в адрес Украины, да и как человека я его очень хорошо знаю. И вот он мне звонит, говорит: «Я лежу в Ростове». Так получилось, что в них попали из танка, его ранило осколками, у него были посечены все внутренние органы. Человек реально чуть не лишился жизни. После этого я про него ничего не слышал. Уже прошло полгода. Что с ним — непонятно.

Почему вы выбрали Армению?

— Я приехал в Сочи, оттуда из Анапы взял билет до Армении. Думал оттуда рвануть в Грузию, но туда меня не пустили. У меня был выбор: остаться в Армении, поехать в Казахстан либо в другие среднеазиатские страны. Я выбрал Армению, так как у меня до этого было много друзей-армян, я знал про их гостеприимство, мне была приятна эта страна, да и я очень долго общался до этого с армянами, работал с ними, работал на них — всякое было. Я приехал в Ереван, смотрю, вполне адекватные, русскоязычные люди. Не было конфликтов, все живут более-менее цивильно, иногда мои знакомые сюда приезжают, так как тут близко. Поэтому и остался.

Чего вы боитесь?

— Боюсь за своих родственников, живущих в Луганске. Здесь я в безопасности, поэтому больше переживаю за них.

На что надеетесь?

— Надеюсь, что скоро настанет мир и Украина вернет все свои территории. Я очень сильно хочу вернуться обратно. Я хочу, чтобы поскорее настал мир для всех людей, потому что это невыносимо. Невыносимо, что нас, мужиков, имеющих украинские корни, гражданство Украины, забирают воевать против своей же страны. Если брать россиян, пришедших туда — они далеко не братья. А когда силой вытягивают своих же, и заставляют их воевать против своей страны — вот это уже можно назвать братской войной, потому что людей заставляют делать это силой.