Светлана Водолазская — коренная москвичка. В прошлой жизни — финансист, в нынешней — тьютор, учитель математики, создатель дистанционной школы для детей-билингвов. Разделение жизни на «до» и «после» случилось в 2014, после аннексии Крыма — тогда Светлана с мужем поняли, что с путинской Россией им не по пути. С 2015 живут в Англии.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Света Водолазская, но большинство друзей знает меня под ником из ЖЖ и фейсбука — shwetka. Родилась в Москве, выросла тоже в Москве. Мы приняли решение уезжать после Крыма, потому что поняли, что нам с этой страной больше не по пути. Мой муж нашел работу в Англии и в 2015-м году мы переехали в Англию, с тех пор там живём. Мы не считаем себя ни экспатами, ни релокантами. Мы сознательно выбрали жизнь в другой стране и другой среде. Я была финансовым директором, занималась бухгалтерией, всякими отчетами в небольшой фирме. Переехав в Англию, я стала заниматься тьюторством и преподавать математику.

Расскажите подробнее, как вы приняли решение покинуть Россию.

— Это было 1 марта 2014 года. Вечером мы едем в машине, слушаем заявление, по-моему, Совбеза [на самом деле решение принял Совет Федерации]. До этого были навальновские белоленточные митинги, естественно, мы на все ходили. Совбез принимает решение, что они имеют право ввести войска в Крым. Совсем вечером мы с мужем укладываем детей спать, он на меня смотрит и говорит: «Ну что, пора уезжать» — «Поехали». Дальше у нас год с небольшим ушел на подготовку. Мы уезжали основательно, понимали, что это у нас последняя возможность попробовать построить свою жизнь в новой стране. До сих пор строим. При этом у нас во многом русскоязычный круг общения, мы по-прежнему с удовольствием ездим и устраиваем семейные лагеря, встречаемся с людьми, но я не вижу себя в России.

Как 24 февраля 2022 года изменило вашу жизнь?

— 2014 год повлиял на нас больше, потому что после 2022-го мы никуда не уехали. 22-23-го февраля мы со старшими детьми ездили по Англии, смотрели университеты и довольно много говорили о том, будет война, не будет, как она будет выглядеть. Как раз 22-го было заседание Совбеза и стало понятно, что что-то будет. Я говорила детям, что, как мне кажется, ничего серьезного не будет, что будет маленькая победоносная война, опять откусят кусок от Украины и утащат его к себе, а потом опять затаятся. 24-го меня разбудил муж и сказал, что началась война и бомбят Киев. Это был совершеннейший шок, продолжался он примерно полдня, а к вечеру друзья написали, что собираются ехать к польским границам за беженцами. Я написала, что раз я в Англии, давайте я буду всех координировать, помогать находить беженцев и людей — так появились первые гугл-формы. Все это произошло вечером 24-го февраля, потому что мы все вышли из шока и поняли, что у нас есть возможность действовать.

Расскажите подробнее о вашей волонтерской деятельности.

— 24-го появились формы для водителей, тогда же появились формы для гостеприимцев — людей, готовых у себя принимать. Некоторое время у нас практически не было заявок от беженцев, а были заявки только от тех, кто был готов возить и принимать, но потом все же появились заявки и от беженцев. В тот момент мы не были готовы возить по территории Украины, только от польских границ. Мы списывались с людьми и как-то им помогали. Первая заявка у меня была 25-го — человек ехал в поезде, мы помогали ей куда-то добраться. А потом всё нарастало как снежный ком, и были уже и сотни, и тысячи людей, писавших из переполненных поездов. Мы пытались сделать так, чтобы машины не ехали впустую к границе, и организовали туда подвоз гуманитарки. Все это было в режиме реального времени. Так появился проект Rubikus.helpUA. Сама компания Rubikus, вернее НКО Rubikus, появилась очень задолго до всех этих событий. Основной проект — это организация русскоязычных семейных лагерей и фестивалей. Rubikus не имел никаких денег или финансов — были только рабочие руки и головы. Потом друзья стали спрашивать: «А как вам перевести деньги?», а мы не имеем прав для этого, и встал вопрос, а что вообще делать. Тогда руководство Rubikus, к которому я не имею никакого отношения, сказало: «А давайте мы сделаем отдельный проект — Rubikus.helpUA». Теперь у Rubikus есть структура, которая непосредственно занимается вывозом беженцев. У нее есть два потока: основной поток — люди, которые уезжают с подконтрольной Украине территории, и северный поток — люди, которые уезжают с оккупированных территорий через Россию. Мы ведем каждую семью отдельно, подбираем для нее лучшие варианты из тех, которые у нас есть, помогаем с оплатой билетов, ночлегов и прочего. Никто в Rubikus.helpUA не получает никакой зарплаты, этот проект на 100% волонтерский. Более того — все 100% собранных средств действительно идут на помощь беженцам.

Какова мотивация волонтеров?

— Каждый решает помогать или не помогать по своим причинам. У части безусловно есть ответственность и чувство вины за то, что случилось. Часть людей приходит потому, что чувствуют гигантскую несправедливость и боль. Часть приходит потому, что это то, чем ты реально можешь помочь: вот у тебя есть конкретный теплый человек, которого ты вывез. Сколько у нас было случаев, когда люди, находясь в Польше, писали: «Я в Польше, а сегодня в мой дом прилетело». Ты понимаешь, что вывез его практически из-под удара. За этим стоят жизни, которым ты так или иначе помог. Сейчас к нам приходят координаторами те беженцы, которых мы же сами и вывезли.

Что думаете по поводу вины и ответственности россиян?

— Мне кажется, что мы все в той или иной мере ответственны за то, что происходит. Когда говорят про ответственность россиян за то, что творит Путин, это понятная мысль. Я безусловно тоже в ответе за то, что недостаточно активно голосовала против, не поднимала какие-то темы. Я понимаю, о чем речь, но когда говорят про то, что у россиян должна быть ответственность, а у всех остальных её не должно быть… Немцы, французы и американцы точно так же недостаточно надавили на Россию. Они тоже ответственны за то, что произошло в Украине, потому что недостаточно активно говорили: «Россия должна быть заблокирована. Не покупайте российский газ. Не продавайте России все то, из чего она сейчас делает оружие». Сытая Европа предпочла остаться сытой после Крыма, поэтому на европейцах тоже лежит ответственность. Она, может быть, немножечко другого качества в сравнении с российской ответственностью, но она есть. Мы много разговаривали с бросающимися помогать людьми в Англии, вообще не имеющими российских корней — они тоже чувствуют свою ответственность. В какой-то момент мы дали этому дракону вырасти. А когда дракон откусил кусок чужой территории, мы сказали: «Ну, приятного аппетита тебе, дракон». Кстати, сейчас Украине выделяется все меньше помощи, и все больше разговоров о том, что война будет там законсервирована — это Европа устала от беженцев, устала от войны. Ей очень хочется все прикрыть и сказать, что мы помогали, а теперь давайте сами. То, что они будут следующими — для них это не очевидно.

Как могут люди помочь Rubikus?

— Rubikus всегда рад видеть любых координаторов, которые будут помогать вывозить беженцев так же, как делают остальные. У нас есть система наставничества: человека вводят в курс дела, рассказывают ему, что и как. По большому счету для этого, кроме доброго сердца и телефона, ничего не нужно. Это можно делать находясь в любой части мира. У нас есть большой кусок команды из Америки, Британии, Германии, а теперь и Норвегии. Помимо того, что мы вывозим беженцев, мы ведем очень много информационной работы, есть пиар-компания, поэтому, пожалуйста, к нам может присоединиться любой, в том числе из России. Но тем, кто из России, надо помнить, что сотрудничество с иностранным НКО — это два года тюрьмы. А мы являемся иностранным НКО, не зарегистрированным в России, действующим в том числе на территории России. Формально мы помогаем тем, кто находится в оккупации, в России мы не помогаем, а уже от границ России и до места назначения помогаем дальше. Но есть проблема: то, что мы считаем оккупированными украинскими территориями, Россия считает своими новоприобретенными территориями. Здесь у нас выходит противоречие с государством, потому что мы считаем, что не действуем на территории России, а российское государство так не считает.

Зачем Путину эта война?

— А зачем была нужна война Гитлеру? Я считаю, что ему нужно какое-то превосходство, а ещё, что мозгами здоровых людей очень сложно понять больного человека. Это психически больной человек, который имел все, входил в Большую восьмерку, с которым считались на международной арене. С точки зрения здорового человека, я не понимаю, зачем ему Крым и война. А с точки зрения больного человека там можно найти массу причин: власть, имперский синдром, тоска по большой империи — все что угодно, можно много всего придумать.

Что может остановить эту войну?

— Не знаю. Полная блокада России, чтобы не на что было вести войну. То, что России простили Крым, не обложили безумными санкциями, для нас было отчасти шоком. Мне казалось, что после Крыма Россия должна стать изгоем, все финансовые пути должны быть перекрыты. Страна, напавшая и отжавшая кусок, должна оказаться в полной, стопроцентной изоляции. Но этого не случилось. Были какие-то детские санкции, да и сейчас происходит то же самое — с одной стороны все говорят о ужасной войне, а с другой стороны продолжают покупать нефть и алмазы. Фактически мировое сообщество продолжает финансировать эту войну. Пока мировое сообщество финансирует эту войну, у Путина будет возможность её вести. Что войну остановит? Либо счастливый случай — внезапная смерть — либо подковерные игры, во что я не очень верю, либо полное истощение и блокада.

Как быть с теми, кто затеял эту войну, и с теми, кто ее поддерживает?

— Наверное, нам придется обращаться к опыту Германии. Пробуждение будет очень тяжелым — таким же тяжелым, как было в Германии. С одной стороны, наказание для тех, кто непосредственно участвовал, нажимал на кнопки и прочее, с другой стороны, такое же воспитание, как и у немцев, которых продолжают воспитывать и сейчас. В послевоенной Германии все это случилось далеко не сразу и заняло десятки лет. Я думаю, что и в России это займет десятки лет. Пробуждение, перевоспитание и осознание того, что случилось, будет очень болезненным, потому что люди поражены вирусом пропаганды — они действительно верят в то, что делают.

Пытались переубедить сторонников войны?

— С одной стороны, мне некого переубеждать. Я знаю, на какой стороне все мои друзья, живущие здесь и в России. Я знаю, что мы с ними на светлой стороне. С другой стороны, у меня есть родители на темной стороне — они старенькие, живут в Москве — и я понимаю, что любые попытки в чем-либо их убедить, приведут к полному разрыву отношений с ними, а я не готова на это. Я у них единственный ребенок, и это ниточка, которая очень важна для меня. Пропаганда очень сильно разъедает людей, попавших под нее. Когда люди выходят из-под ее влияния, они могут начать читать и смотреть другие источники, общаться с другими людьми. Тогда, может, что-то поменяться.

Вы верите в демократическое будущее России?

— Не в ближайшем будущем. Я верю, что оно когда-нибудь наступит, но, возможно, уже не на нашей памяти.

Скучаете по России?

— Иногда очень скучаю. Иногда мне хочется пройти по Москве, по Питеру, а иногда нет. Когда я приезжала в Москву, я понимала, что я уже там чужая и Москва мне уже чужая. Я скучаю не по той Москве, которая есть сейчас, а по Москве моего детства. По той Москве, в которой мы тусили с друзьями, сидели допоздна на Патриарших прудах и прочее, чего уже нет. Любой человек скучает не потому, что есть сейчас, а скучает по своим воспоминаниям.

Чего вы боитесь больше всего?

— Унижения. Я человек, которого в детстве много травили, много унижали. Мне действительно страшно, когда я вижу, как хватают и тащат людей в тюрьму, избивают там, как они начинают давать признательные показания там, где мы точно знаем, что это не так. Людей ломают, на людей давят, людей унижают. Да, пожалуй, больше всего я боюсь унижения.

О чем вы мечтаете?

— Отчасти я мечтаю о том, чтобы те, кого мы вывезли, вернулись домой, чтобы строить Украину будущего. Я мечтаю приехать в гости в Россию тогда, когда падет власть, и обняться с теми, кто остался, кого я очень люблю и уважаю, с кем мы много лет не обнимались и не виделись. Мечтаю съездить с детьми в Питер и на Байкал. Очень хотелось бы, чтобы это было на нашей жизни.

Вернетесь в Россию?

— Я не вижу себя в России. Война закончится , режим падет, но я все равно не поеду жить в Россию. Я уже уехала, я уже чужой человек. Мы действительно выходим на митинги, ходим к посольству, приносим в соответствующее время цветы, но я не чувствую себя частью российского общества. Мне кажется, что приняв почти 10 лет назад решение уехать, мы [вычеркнули] себя из этого общества. Да, у нас дети прекрасно говорят на русском, да, мы сохраняем культуру и язык, читаем с ними книжки, да, дети в курсе российской политики и прочее, но я не чувствую себя частью российского общества.