Давид Аракелян — журналист, сотрудничающий с изданиями Meduza, «Новая газета Европа» и другими. Давид пишет про образование, а недавно опубликовал большую статью о том, что происходит с украинскими вузами на захваченных Россией территориях, как изменился процесс обучения, что происходит со студентами и преподавателями. После начала войны России с Украиной, как и многим журналистам, Давиду пришлось уехать из России.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Давид, мне 20 лет. Я журналист, видеопродюсер и пиарщик. Я работаю с «Новой газетой Европа», с изданием «Берег», с изданиями «Медуза», «Гроза» и многими другими, и пиарю несколько проектов.

Как 24 февраля 2022 года изменило вашу жизнь?

— До 24 февраля я был стажером в «Новой газете», я учился в высшей школе экономики и жил жизнь простого студента в Москве, но после этого мне пришлось переехать и бросить университет, семью, и все в России.

Вы недавно написали статью о том, как после оккупации украинских территорий Россия захватила и ВУЗы. Что произошло с ними?

— Здесь все зависит от региона, в котором захватили ВУЗы, потому что если мы говорим про так называемые Донецкую и Луганскую народные республики, то там ситуация весьма однозначная. Там ВУЗы захвачены с 2014 года, произошла полная смена руководства, и университеты полностью под контролем России и с недавних пор выдают дипломы российского образца.

Если мы говорим про Запорожье, то там правда действует российский университет, причем они как-то сохраняют очные форматы. И несмотря на то, что Российской Федерации не удалось захватить Запорожскую область полностью, студенты Запорожья все равно учатся в университете. Это Мелитопольский государственный университет, в котором объединены сразу четыре украинских ВУЗа. Там сохранился какой-то преподавательский состав, но большая часть уехала. Поговорив со студентами, я понял, что это ВУЗ, который сумел сохранить какую-то структуру, и он правда функционирует. Действительно стало хуже, судя по словам студентов, но все равно он работает. И самая странная ситуация в Херсонской области, поскольку сначала ВУЗы захватили, там успели установить новый ректорат, но затем Херсонскую область освободили, а ВУЗы остались. Теперь эти ВУЗы как бы существуют на бумажках и в Zoom, но фактически университетов нет. Позвонив в приемные комиссии одного из этих ВУЗов, я узнал, что они сами пока не владеют информацией, как будут выдавать дипломы и какие. Поэтому ситуация супер странная, и студенты не знают, какие дипломы они получат в итоге.

Этот процесс тоже начался в 2014 году. Первый ВУЗ был Донецкий национальный университет. Здесь мы видим тенденцию, что национальные университеты на оккупированных территориях становятся государственными, и Донецкий национальный университет стал Донецким государственным университетом. Это первый прецедент, когда руководство ВУЗа сменилось. Часть уехала на подконтрольную Украине территорию, чаще всего это город Винница. Там уже строили заново фактически университет, а в Донецке на базе старого университета российские власти, или подконтрольные российским властям люди, строили новый. И здесь возникла странная юридическая ситуация, поскольку в международных базах по цитированию или по другим стандартам остался один ВУЗ и один код ВУЗа, который использует сразу два. И оригинальным ВУЗам, которые находятся на подконтрольной Украине территориям, это сильно вредит, потому что в ВУЗе оккупантов пишут материалы на любые темы и ставят там код университета оригинала.

Был ли у сотрудников захваченных институтов выбор остаться или уйти? Как сложилась их жизнь?

— Самый хороший ответ на этот вопрос дала Наталья Фалько, ректорка Мелитопольского педагогического университета. Она сказала, что выбор был у всех, потому что, оккупировав этот университет, людям давали выбор. Они буквально говорили, вы либо подписываете сейчас контракт с нами, либо подписываете заявление на увольнение и уезжайте на подконтрольные Украине территории. И поэтому выбор, на мой взгляд, также был, но ситуация, опять же, скорее этическая, и не всегда этот выбор под автоматами можно сделать.

Уровень образования в ВУЗах после захвата их Россией изменился?

— На оккупированных территориях он сильно изменился. В материале мы пишем о том, что это были одни из лучших украинских ВУЗов. Например, Донецкий национальный университет, был в тройке университетов Украины, которые входили в международные рейтинги. Сейчас ситуация обстоит гораздо хуже. И самое значительное, что из-за войны нет очного образования ни в украинских ВУЗах, ни в ВУЗах-клонах. Как мне рассказали многие студенты, им просто отправляют конспекты в телеграмме или в чатах «ВКонтакте», они переписывают их в тетради, отправляют фотки в чат, и это весь процесс образования. Даже во время ковида были экзамены, зачеты, а здесь я в один из ВУЗов писал и спрашивал, как проходит процесс поступления. Мне предложили поступить сразу на две программы и сказали, что это вполне можно успевать, причем предложили поступить сразу на второй курс, даже если у меня не было первого законченного, потому что им не хватало второкурсников. И поэтому это фактические образования, чтобы закрывать деньги, которые выделили на ВУЗы этих регионов, а это 70 миллиардов рублей. Фактически образования там не осталось.

Есть ли смысл учиться в захваченных Россией ВУЗах?

— Там есть студенты, их стало гораздо меньше, и их было действительно очень сложно искать, особенно в Херсоне, поскольку это студенты, которые сначала поступили в ВУЗы-клоны, затем перешли в нормальный университет. Я заметил, что средний возраст студентов сильно вырос. Обычно первокурсники — это выпускники школ, но сейчас обычно студенты, с которыми я разговаривал, это были люди за 30 лет, которые либо пришли получать образование, потому что когда-то не получили, либо это их второе высшее. Согласно закону Российской Федерации, получить второе высшее образование бесплатно невозможно, того же уровня образование запрещено получать. Но ситуация на оккупированных территориях другая, и там это возможно. Скорее всего, взрослые люди просто идут получать бесплатное образование. Но эти дипломы работают до сих пор в России, и на их основе можно спокойно будет поступить в магистратуру, в какой-то ВУЗ получше. Тем более мы видим постоянное увеличение квот для людей с оккупированных территорий и для людей, участвующих в так называемой СВО. И поэтому ситуация здесь в том, что фактически это может дать какие-то перспективы в будущем, если они рассматривают переезд в Россию. В мире эти дипломы не признает ни одна страна.

Усилилась ли пропаганда в российских институтах после 24 февраля 22 года?

— Многие университеты добавили предмет «Основы служения». Это такой предмет, на котором нужно сделать что-то полезное для общества. И фактически это волонтерская работа. И часто она безобидная. Но мне писали люди с кейсами, когда им предлагали в рамках обучения служением поехать волонтерить в Мариуполь и в другие захваченные города. Поэтому пропаганда действительно усилилась, плюс она часто вытесняет какие-то важные предметы. Второй предмет, который появился, это основы российской государственности. В целом это такое обществознание с уклоном на патриотическое воспитание, где рассказывают про историю становления России. Часто оно заменяет и вытесняет важные курсы. Например, студентам школы дизайна ВШЭ заменили философию предметом основы российской государственности. И мы видим это повсеместно. А если про сгон студентов на какие-то патриотические мероприятия, то здесь в целом ситуация осталась примерно такая же. И часто вместо какой-то практики за 300 рублей студентам предлагают посетить митинг, концерт или что-то подобное, это повторяется примерно на том же уровне, как и было до войны.

Почему стала возможна война России с Украиной?

— Когда я родился, Путин уже был у власти. И с тех пор создавалась картинка, что в стране все хорошо. У моих сверстников, у меня было ощущение, что да, действительно, в стране есть какие-то репрессии. Путин диктатор и так далее. Но все равно было ощущение, что ничего страшного в этом нет. Диктатор уйдет, придет кто-то другой. Мое детство выпало на время президенства Медведева, и все казалось вообще прекрасным, какой-то курс на запад. И даже в 21-м году, когда я уже поступил в университет и смотрел на своих одногруппников, было ощущение, что это такая автократия, в которой вполне возможно выжить. И это игнорировалось почти на всех уровнях. Никто почти не кричал о том, что это может вылиться войну или в захват новых территорий. И из-за этого игнорирования мы пришли к тому, что получилось. Даже когда западные спецслужбы начали говорить о том, что Россия готовится к вторжению, многие интеллигенты и либеральная общественность, они все равно отрицали этот факт и говорили, что это невозможно. Причем многие здесь видят какой-то защитный механизм, но мне кажется это вполне показательная практика, что все равно люди продолжали видеть автократию, в которой можно выживать и все будет хорошо и никто никуда не нападет, потому что в этом нет смысла. Я знаю очень много людей, которые работали в околовластных структурах. Это был отличный шанс подыграть режиму, строить себе прекрасную карьеру, и все видели в этом возможность. То есть да, ты поможешь построить автократию, но из последствий — разгонят митинг, и что такого? И из-за этого мы пришли к войне. Моя близкая подруга работала в Государственной думе. И после начала войны она уехала, потому что не понимала, к чему ее работа может привести. Когда наступило 24 февраля, и Россия вторглась в Украину, она решила, что это ее вина в том числе, и она уехала из России.

Зачем Путину эта война?

— Мне кажется, человеку действительно важно было остаться в истории. Других причин начинать эту войну я не вижу. И в отличие от многих, я не люблю говорить, что Путин сошел с ума. Но возможно, это мания величия или попытка остаться в истории, потому что я считаю, что он не глупый человек, и он понимал, какие последствия могут быть у этой войны. И поэтому единственная причина, которую я могу видеть и как-то оправдать, это правда желание запомниться людям.

Что может остановить войну?

— Ну, на мой взгляд, война не будет остановлена, она затухнет, потому что закончатся ресурсы какой-то из сторон. И как бы мне ни хотелось, чтобы вернулись границы девяносто первого года, и Украина полностью вернула свои территории, я не вижу такого конца, к сожалению. Пока мне кажется, что конфликт скорее будет просто не в такой активной фазе, и боевые действия будут продолжаться, и я не могу оценивать, как вообще может окончиться эта война. При этом нужно понимать, что сейчас фокус стран тоже поменялся на другой конфликт, который находится в более активной фазе. И поэтому сложно предугадывать заранее.

Что не так с Россией?

— Я побывал в довольно многих странах и пожил много где. И увидел везде культуру, где людям правда не плевать на политику. Это, наверное, самое банальное мнение, но правда людям в России плевать на политику. И здесь никак их нельзя обвинять, потому что жизнь в России за последние 30 лет, за последние 50 лет, была супер тяжелой для любых слоев населения. Все активно менялось, распад Советского Союза, 90-е, все шло очень плохо, и люди просто защищаются, закрываются в себе, в своих семьях, городах и так далее, и просто не понимают масштаб, не понимают, как устроено в целом это общество, не задумываются об этом, и поэтому на политическом уровне в России все очень плохо.

Как заинтересовать россиян политикой?

— Здесь сложно оценивать, сколько россиян в целом сейчас уже вовлечены в политику и интересуются этим. Но мне кажется, выход из ситуации здесь только в том, чтобы показать россиянам их ценность, и чтобы каждый осознал, что он личность, которая может менять эту повестку, которая часть этой повестки. И самая банальная мысль, которую нужно учить в школе и говорить всем об этом, это то, что это государство должно служить человеку, а не человек государству.

Как вы считаете, отношения между Россией и Украиной могут нормализоваться в будущем?

— Я считаю, что да, но должно пройти очень много лет. Я понимаю, что при жизни моего поколения отношения уже не нормализуются. Возможно, при следующем поколении, после меня. Но если мы спросим украинцев, то здесь ответ — нет. Их прекрасно можно понять, и их боль. Их отношение к россиянам вполне сейчас оправданно.

Вы верите в демократические перемены в России?

— Я верю. Мне кажется, что действительно история — это синусоида. И иногда страны приходят к автократиям или к идеям, а затем приходят к левым идеям или к демократическим, к либеральным и так далее. И мне кажется, что у России просто очень долгий и странный поворот, а затем будет демократия, если все сложится как нужно. Я на это надеюсь. Первое, мне кажется, нужно восстановить выборы и упразднить много законов, которые были приняты недавно, и вернуться к старой Конституции или просто ее переписать на менее президентскую. Это будет первым шагом, который поможет все изменить.

Чего вы боитесь?

— Я боюсь, что у меня не получится, как и у моих коллег и у всех остальных. Мы работаем на то, чтобы либо остановить войну, либо помочь смягчить последствия для всех сторон. И я очень боюсь, что ни у меня не получится, ни у моих коллег. Я часто работаю со студентами, освещаю темы студенчества, университетов. И если год назад я мог разговаривать сразу с пятью людьми и помогать им в кейсах с отчислениями или чем-то подобным, то сейчас у меня не хватает сил. Но я все равно пытаюсь. Но страх, что ничего не выйдет из этого, до сих пор остается.