Александр Шуршев — главный редактор «Хроники. Медиа» из Санкт-Петербурга. Был начальником штаба Алексея Навального в Петербурге и кандидатом в муниципальные депутаты. Сейчас занимается антикоррупционными расследованиями. Он рассказал, как нам навязывают семейные ценности те, кто имеет вторые семьи, любовниц. О растущем уровне коррупции на фоне войны, о том, что информация становится все менее доступной. Александр продолжает заниматься своим делом, несмотря ни на что.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Александр Шуршев, я расследователь-журналист, даже можно сказать, что главный редактор медиапроекта «Хроники медиа». Мы занимаемся расследованием коррупции в регионах Северо-Запада России, исследуем какие-то коррупционные, экономические процессы и рассказываем об этом людям.

Вторжение 24 февраля было неожиданностью для вас?

— Мне кажется, это было неожиданным для всех. И это, конечно, изменило нашу работу. Мы запустились за два месяца до этого, поэтому сейчас большинство текстов так или иначе затрагивает войну и то, что происходит в российских регионах на этом фоне. Это важная составляющая нашей работы.

Помните свои первые эмоции и действия тогда?

— Ох, да, вспомнил, и мурашки побежали. Как и у большинства — шок. Я помню, что проснулся, открыл твиттер, прочитал, и после целый день был в телефоне — читал, что происходит. Смотрел ночные события, выступление Путина. Это было страшно. Я до последнего не верил, что такое возможно, несмотря на то что в течение нескольких недель, если не месяцев, иностранные СМИ сообщали о том, что на границах много техники и военных, и на то, что накануне всего этого произошли эти совещания в Кремле. Тем не менее, это все равно было неожиданно. Не хотелось в это верить.

Почему вы покинули Россию?

— Я уехал из России задолго до этого, потому что занимался журналистикой и расследованиями. Я занимался политической, околополитической деятельностью, поэтому и оказался здесь гораздо раньше. Многие мои друзья тоже оказались здесь раньше, хотя большинство всё же приехало позже. В какой-то момент людей стали преследовать: тех, кто работал в штабах Навального, тех, кто занимался оппозиционной политической деятельностью — эти люди уехали за несколько месяцев до начала войны.

Трудно было привыкнуть к жизни в эмиграции?

— Сначала было трудно, потому что когда я сюда приехал, здесь мало кто был, и я не воспринимал это как какую-то эмиграцию. Я, может быть, и сейчас не воспринимаю это как эмиграцию. Это воспринималось скорее как смена обстановки. Когда сюда начали приезжать люди, стало легче, стало казаться, что мало что изменилось — круг общения-то переехал сюда — но стало тревожно наблюдать за происходящим, особенно когда начались посадки, война, мобилизация. Сначала это воспринималось, как я уже сказал, как смена обстановки и даже немного отдых, но в какой-то момент стало не до этого.

Вы занимаетесь антикоррупционными расследованиями. Каким из них больше всего гордитесь?

— Думаю, их много. Я из Петербурга, поэтому мне изначально были очень интересны истории про Петербург. Наверное, одно из самых больших и интересных лично для меня расследований — расследование про Беглова. Когда мы взялись за расследование, мы нашли тайную семью, дочь и имущество на миллиард рублей. Казалось, что человек очень публичный, что он очень давно в политике, и что еще можно найти про него? Оказалось, что найти можно много всего. В российской политике этим никого не удивишь, практически любой высокопоставленный чиновник имеет вторую семью, любовницу и детей. При этом они нам рассказывают о семейных ценностях… Но у Беглова, честно говоря, найти это было неожиданным.

Как вам удалось выяснить, что у губернатора Санкт-Петербурга есть вторая семья?

— На самом деле, мы подходили к этому расследованию несколько раз. В какой-то момент мы обратили внимание на его многочисленных родственников. Не на детей, а на братьев и сестер. Беглов в ходе избирательной кампании сам несколько лет рассказывал про свою семью. Было много разных подробностей о многодетности, о том, что родились они в разных местах и так далее. Мы начали смотреть с этой стороны и нашли нескольких людей — его родственников — живших в Петербурге, увидели недвижимость его дочерей. Это было время, когда еще можно было заказывать выписки через Росреестр. Сейчас, после начала войны, с этим стало сложнее. В том числе обнаружили, что официальная семья Беглова знала про существование второй семьи, потому что одна из квартир официальных дочерей в какой-то момент перешла в собственность неофициальной дочери Беглова. Видимо, такой подарок или межсемейный обмен, после которого стало понятно, что они знают о существовании друг друга.

Расследования до сих пор не сумели изменить характер российского режима, не сумели предотвратить войну. Как вы определяете для себя смысл этой работы?

— Интересный вопрос. В первое время, после начала войны, я сам задавался им. Сейчас мы видим, что больше всего наших расследований проводится не в Санкт-Петербурге, самом крупном регионе на северо-западе, а в других регионах СЗФО. Есть расследования про Мурманскую область, про Ненецкий автономный округ, про Карелию. Война очень поменяла медиапространство: какие-то СМИ закрылись, какие-то СМИ и журналисты уехали, кто-то просто поменял свою повестку, не стал писать о чиновниках и пишет о праздниках во дворах. Мы видим, что у людей в условиях пропаганды есть запрос на какую-то альтернативу, они ищут иную информацию, независимую, о том, что происходит в их регионах. Поэтому мы есть в том числе и для этого: чтобы давать людям информацию, рассказывать о том, что происходит на самом деле, чем занимаются чиновники, кем являются эти чиновники. Ещё мне кажется, что это важная работа на будущее. Даже в названии нашего проекта слово «хроники» — то есть мы изначально говорим о том, что ведем хронику российской коррупции. Когда-нибудь всё это изменится, и мы должны будем понимать, как всё это происходило, кто в этом участвовал, кто в этом дальше участвовать не должен.

Часто говорят: «Воруют все, любой человек, приходящий во власть, будет воровать, нынешние уже наворовались, новые будут воровать больше…» Что отвечать?

— Это часто встречается в комментариях под видео или под нашими постами. Поменять одних на других — ничего не изменит. На самом деле в России есть проблемы с институтами, которые не работают. Во всех регионах есть контрольные органы, в том числе парламентские. Есть парламенты, которые в том числе должны все это контролировать. Но сейчас это не работает, после начала войны стало еще хуже. Сейчас мы все меньше и меньше слышим о заявлениях депутатов, даже тех, которые мало что из себя представляли. Кругом только война и больше ничего. Поэтому самая большая проблема коррупции в России — это отсутствие институтов, которые должны с этой коррупцией бороться. Та же система сдержек и противовесов, контрольная система — всего этого нет. Ещё одна из самых больших проблем в России, как мне кажется — проблема несменяемости власти от самого верха до самого низа. Это во многом и порождает коррупцию. Когда власть не меняется, когда люди сидят десятилетиями, понятное дело, что система перестает работать. И исполнительная, и представительная власть, и контрольные функции просто отмирают.

Как связаны война и коррупция?

— Как раз недавно изучали этот вопрос: в России было принято много разных законов после начала войны, которые, как нам объясняли, были направлены на безопасность, эффективность, отстаивание национальных интересов, чтобы что-то скрыть от недружественных стран. Из-за этого теперь мы не видим декларации депутатов и чиновников, не можем получить выписку из Росреестра. Последний случай, который мы как раз изучали, это контрактная система государственных и муниципальных закупок. Через несколько дней после начала войны был принят закон о том, что на федеральном, региональном и муниципальном уровнях по решению главы исполнительной власти можно без торгов закупать те или иные товары, работы и услуги. Мы просто посмотрели, на объем всего этого — сотни и сотни миллиардов рублей достаются своим подрядчикам, часто это какие-нибудь местные единороссы, представители кланов. Всё это происходит под соусом того, что мы защищаем национальные интересы. На самом деле это не так. Петербург потратил миллиарды рублей на лизинг и покупку вагонов метро и трамваев. Эти контракты заключались без торгов и достались компаниям, связанным с дочерью заместителя полпреда по Северо-Западному федеральному округу — Любови Совершаевой, являющейся важной персоной в Петербурге. Таким образом, миллиарды рублей упали в карман ее семьи. Журналисты подсчитали, что вагоны обошлись в два раза дороже, чем в среднем по рынку. А если мы говорим о лизинге, то городской бюджет повесил на себя обязанность выплачивать это в течение 25 лет. Это долгосрочная инвестиция в кавычках.

Возможно ли другая Россия, демократическая?

— Несмотря на то, что я очень давно этим занимаюсь, я все равно верю. Иначе я бы не занимался и антикоррупционными расследованиями, и политической деятельностью. Я считаю, что перемены возможны, и они обязательно наступят. Так показывает история развития всего мира: когда-нибудь все изменится, и диктаторы не вечны.

Вы вернетесь в Россию, если режим падет?

— Да, конечно, вернусь — там мой дом. Я скучаю по Петербургу, по своему городу и, конечно, планирую вернуться.

Чего вы боитесь больше всего?

— Боюсь не вернуться домой, что слишком долго все это будет длиться. Проблемы коррупции и демократии можно решать отсюда, но хотелось из дома. Я несколько лет уже не был дома. То, чем я занимаюсь, надеюсь, приближает и мое возвращение, и возвращение тех многих, кто уехал.

Что дает вам надежду?

— Иногда, конечно, как и у многих, у меня опускаются руки, смотря на то, что происходит. Но я вдохновляюсь тем, что мы нашли еще что-то, о чем было бы интересно рассказать нашим читателям и зрителям из регионов России.