Андрей Моисейкин — муниципальный депутат из Санкт-Петербурга. Один из авторов петиции за отставку Путина, которую мундепы Москвы, Питера и Колпино запустили в сентябре 2022. После начала войны из России уехал — думал, как в отпуск, месяца на два. Но живет в эмиграции уже почти два года. Запустил в Германии инициативу «Горизонты», которая помогает активистам из России получать гуманитарные визы.

Продолжает удаленно исполнять обязанности депутата. О том, зачем он бросил стабильную работу в Газпроме и пошел в политику, есть ли у населения запрос на перемены, стоит ли голосовать на президентских выборах-2024 — Андрей Моисейкин говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Андрей Моисейкин, мне 36 лет, я муниципальный депутат из Петербурга. Активно занимался общественной политической деятельностью с 2016 года, работал в различных штабах кандидатов, занимался партийной деятельностью. Был членом партии «Яблоко», но потом пришлось экстренно уехать. Сейчас я в Германии, пытаюсь продолжать здесь заниматься общественной политической деятельностью. Помогаю россиянам получать гуманитарные визы в Германию. У нас небольшая инициатива, мы называемся «Горизонты». Мы помогаем сформировать кейс, собрать необходимые документы, все это компонуем и отправляем в МИД Германии. Ещё помогаем нашим заявителям в самой Германии: рассказываем, как взаимодействовать с местной бюрократией и строим небольшое сообщество россиян, помогающих друг другу.

Как ваша жизнь изменилась после 24 февраля 2022 года?

— Неожиданно кардинально. Я уехал в марте с мыслью, что сейчас такая непонятная ситуация в стране, сейчас начали принимать репрессивные законы, правила игры поменялись. Я ходил на все митинги, видел, как задерживали людей, ездил в отделы полиции, пытался помогать им в отделах полиции, размахивал своим депутатским мандатом. В какой-то момент стало понятно, что скоро меня задержат, и я решил, что сейчас уеду и посмотрю, как будут развиваться дела. Устрою себе отпуск. Но с моего отъезда дела становились все хуже и хуже. Пара месяцев затянулась почти на два года, я сменил две страны проживания, учу язык, пытаюсь интегрироваться, поменял окружение. Через два года приходит осознание: вначале было ощущение, что я еду с рюкзачком в путешествие, а сейчас я начинаю размышлять над тем, сколько я так еще буду, вернусь ли когда-нибудь обратно. Хочется вернуться, но, во-первых, непонятно, когда, а во-вторых, если будет возможность, захочу ли я. Это же снова надо будет рвать свои социальные связи, снова налаживать свою бытовую жизнь.

Почему вы решили стать муниципальным депутатом?

— До этого я занимался сертификацией продукции, системой сертификации «Газпром межрегионгаз». В какой-то момент я понял, что не произвожу ничего, только какие-то бумажки делаю. Я ходил на митинги 2011-2012 годов — осознание того, что твой голос украли, сильно возмутило. Еще был заход с урбанистической повестки: пришло осознание того, что с нашими городами не все в порядке, что можно их сделать более комфортными, но власть не хочет этого делать и никак не реагирует на активистов, которые пытаются это поменять. Я уволился, увидел пост у одного из блогеров, которых читал, о том, что они начинают избирательную кампанию, и решил отдать свой долг родине. Думал: «Чего это я все возмущаюсь, говорю, как у нас все плохо, а ничего не делаю? Пойду и внесу свою лепту». В итоге затянуло. Важной задачей для меня было стать политическим представителем. Нас не допускают на региональном уровне, на уровне страны, но на уровне муниципальных депутатов куда-то да можно пробиться и быть голосом. В прошлом году мы подписали петицию за отставку Путина, и она совершенно неожиданно для нас разошлась везде где только можно. Для кого-то это стало надеждой, облегчением. Я слышал столько позитивных слов по этому поводу, что депутаты выступили против Путина. Тогда я подумал, что это не зря, ради этого можно было избираться.

Насколько эффективным было ваше представительство?

— У нас была объединенная кампания «Яблока», мы искали кандидатов, выдвинули 600 в Петербурге, зарегистрировали из них 400, избрали чуть меньше сотни — 99 человек. Появилось новое поколение новых политиков. Забурлила муниципальная жизнь. Если говорить про то, что получилось, а что не получилось — тут мы в меньшинстве, к сожалению, но у нас скоропостижно скончалась депутат от «Единой России», и это трагическое событие изменило расклад в нашем муниципалитете, и теперь нашим коллегам нужен наш голос, поэтому сейчас они подключают нас по видеосвязи. Мы внесли этот пункт в повестку, поэтому сейчас, по идее, нас нельзя лишить полномочий за пропуск заседаний. Госдума в прошлом году приняла закон о том, что если депутат не посещает заседание полгода, то его можно лишить мандата. Сейчас они начинают этим активно пользоваться. У нас получилось уменьшить расходы на самосодержание муниципалитета: когда мы пришли, бюджет был 90 миллионов, расходы на самосодержание были в районе 45 миллионов. Какие-то очень странные цифры: на администрирование 1 рубля мы тратим 1 рубль. Мы 2 года снижали по 10 миллионов каждый год. Были долгие переговоры, мы блокировали бюджет. Правда, потом произошла муниципальная реформа, которая обнулила наши доходы, и теперь у нас бюджет 30 миллионов. Каких-то больших вещей не получилось сделать, потому что у нас все-таки маленькие бюджеты, но я ходил и размахивал своим статусом депутата. Были споры по поводу велодорожек на Фонтанке — их хотели убрать. Я приходил и говорил: «Нет. Я тут урбанистический депутат». Когда я ходил к жителям, я говорил: «Я хочу велодорожки. Хочу трамвай», и жители за меня проголосовали. Значит, они хотят того же. Мы очень маленькие депутаты, поэтому чего-то от нас ожидать не надо, но что-то получалось.

Зарегистрировали 400 независимых кандидатов в мундепы, прошло 99. Почему так мало? У населения нет запроса на перемены?

— Потому что у нас очень много украли. После этих выборов я могу рассказать столько историй, как воруют выборы. Про то, как человек влезает в помещение избирательной комиссии и запихивает бюллетени в сейф. Про то, как не читают бюллетени, а кандидаты держат оборону вокруг избирательной комиссии, чтобы бюллетени не украли. Как пожарные пытаются залить избирательную комиссию, чтобы уничтожить бюллетени. Я могу очень много рассказать вам таких историй. У нас украли большинство в нескольких муниципалитетах. А вот запрос есть. Я 6 лет участвую в политической жизни России и вижу, как наша политическая сила набирала обороты. Сначала муниципальные выборы, потом мы избрали депутатку Мосгордумы — Дарью Беседину. Последний электоральный цикл — это были Госдума и довыборы в Московскую городскую Думу. По бумажным бюллетеням мы победили и там, и там: Петр Карманов проходил в Московскую городскую Думу, а Настя Брюханова — в Госдуму. Но электронное голосование перевернуло выборы. Я думаю, что если бы не было электронного голосования, если бы все было в порядке, то на следующий электоральный цикл мы бы уже избрали фракцию в Государственную Думу.

Есть ли какие-то механизмы для защиты своих голосов?

— Механизм только один — привлекать как можно больше внимания, как можно больше шуметь. Если будешь шуметь очень громко и сложатся обстоятельства, то тебе повезет и ты защитишь их. Если нет, то их украдут. И самое главное — приходите голосовать. В любой ситуации, на любых выборах приходите и проголосуйте.

Стоит ли голосовать на будущих президентских выборах?

— Это даже не выборы, это процедура такая: назначение Путина. Но если общество придет и проголосует против, то станет понятно, что общество против. Можно фальсифицировать 20-30 процентов, но когда нужно фальсифицировать очень много, всем всё становится понятно. Общество увидит, что они не одни против Путина, и это может запустить какие-то процессы, которые приведут к смене власти. Сложно сказать, что именно это будет, но выборы могут стать началом этих процессов.

Как относитесь к мнению, что голосование на этих выборах легитимизирует эту власть?

— Я отношусь к этому крайне отрицательно. Сколько уже устраивали забастовки избирателей — это ни к чему не привело ни разу. Кто-нибудь помнит, какая была явка, когда была забастовка избирателей? Какая была явка и какой результат? Никто не помнит. Если будет явка 30 процентов, а результат 80, они откроют урны и скажут: «Смотрите, все за Путина. Что вы там возмущаетесь?» Про явку в 30 процентов все забудут. Но все будут помнить, что большинство было за Путина. А если они откроют урну, а явка 60, 70, 80 процентов? Они увидят, что меньшинство за Путина, и им нужно будет мухлевать, выгонять наблюдателей, перерисовывать всё. Это уже другой разговор. Понятно, что процедура нечестная, понятно, что кандидаты все одобрены Кремлем. Понятно, что кандидатов выставляют таких, чтобы за них не голосовали. Но это выборы против Путина. Надо просто прийти и проголосовать против.

Война надолго?

— Я думаю, что уже надолго. Раньше мы надеялись на победу Украины… Ну, не на победу, тут не очень понятно, что может быть победой. Понятно, что никто Россию оккупировать не будет, они вернутся к границам 91-го года, или хотя бы 24-го февраля. А судя по тому, как сейчас идет война, все останется примерно там, где стоит. Будет новый статус кво. Это точно будет уже не мир, но, возможно, закончатся активные боевые действия. Как в итоге все это будет развиваться, не очень понятно, но это будет не мир. Как после такого заключать мир — непонятно.

Почему в России многие поддержали войну или никак на нее не отреагировали?

— В этом вопросе я хочу защитить российское общество. Во-первых, протесты были, и достаточно крупные. Они были несмотря на то, что разгонялись очень сурово и жестоко. Я сам ходил на эти протесты, и мне было страшно, хотя я на них хожу не первый раз. Я ездил в полицию, переписывался с задержанными — мне все время было страшно. Я видел, что там с ними происходит, что с ними делают. Во-вторых, не было никакой активной поддержки этой истории. Началась мобилизация, а люди не пошли в военкоматы очередями. Они долго не начинали мобилизацию — покупали бедные регионы, предлагали космические зарплаты, и то не набрали необходимое количество людей. Это не народная война, тут нет никакой поддержки. Проблема в том, что людей, которые против войны, сейчас не слышно — им заткнули рты. Что они сделали первым делом? Запретили называть войну войной. А что в результате? Мы слышим людей, которые активно за войну, потому что их везде показывают, у них нет никаких препятствий, они могут говорить все что угодно, но не слышим тех, кто против войны. И сейчас социология показывает количество людей, не боящихся сказать, что они против войны. В стране уже откровенные репрессии, людей сажают, но 30% не боятся сказать в этих условиях, что они против. Так что я думаю, что не нужно ставить крест на российском обществе. Много запуганных людей, они боятся, но не поддерживают.

Могут ли в будущем восстановиться отношения между Россией и Украиной?

— Я думаю, могут, но не скоро, к сожалению. Во-первых, надо, чтобы война закончилась. Нужно будет как-то компенсировать те разрушения, которые мы принесли. Я думаю, что отношения наладятся. Как показывает история, мы не первые проходим по пути конфликта, а после — примирения. Поэтому, я думаю, да. Время лечит. Мне кажется, нужно лет 30, то есть ближе к концу нашей жизни, а лет через 50-60 уже будут хорошие отношения.

Что ждёт Россию?

— Пока все выглядит не очень хорошо. Есть надежда на выборы в марте этого года, что они все-таки запустят какие-то процессы, которые приведут к смене власти. А если не запустят, то следующее окно возможностей возникнет еще через 6 лет. Пока все выглядит достаточно плохо: закручивание гаек, если после выборов все будет в порядке, то они включат свою репрессивную машину на полную, объявят мобилизацию. Честно говоря, страшновато про это думать. И вообще, вся эта история как будто запустила череду событий во всем мире. Все автократы и диктаторы подняли голову и поняли, что видимо так тоже можно решать вопросики. Азербайджан решил вопросы военными средствами, в Венесуэле прошел референдум, в европейских странах правый поворот — побеждают правые националистические партии. В общем, все выглядит очень плохо. Я надеюсь, что демократия выдержит, а потом наступит очередная волна расцвета демократии.

Чего вы боитесь?

— Глобально я боюсь, что проиграет демократия. Локально боюсь за свои документы. Я в подвешенном состоянии, я не гражданин Германии, и если придет новое правое правительство, оно начнет менять законы. А если вдруг у меня не получится жить в Германии, то куда ехать? Непонятно. Я раньше об этих вещах не задумывался и сейчас начинаю лучше понимать эмигрантов. Если ты родился в большом или среднем городе, в развивающейся стране, в средней семье, то ты уже в привилегированном положении: у тебя есть документы, есть старт, ты не думаешь о том, где тебе жить, что тебе есть.