Мы почувствовали себя «выродками»

Евгений Джура, ИТ-менеджер и волонтер из Москвы. Он в ужасе от всего происходящего, но делает «единственное, что сейчас может делать» – вместе с женой помогает украинским беженцам в Варшаве. Считает, что государство пытается вынудить человека либо «признать, что он мерзавец», либо «что он трус».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Евгений Джура. Я из Москвы, родился на Сахалине. В прежней жизни я был айтишником. Сейчас я волонтер, помогающий украинцам.

Когда вы уехали из России и почему?

— Мы улетели 4 марта через Стамбул. 26 февраля я с женой вышел на Тверскую напротив мэрии с плакатиками «Нет войне». Через 20 минут одиночного пикета я был задержан, жену тоже задержали, она стояла в 300−400 метрах от меня. Всю ночь мы привели в отделении. Когда мы находились там, мы получали угрозы, и учитывая то, что у нас есть сыновья, учитывая всю катастрофичность произошедшего и понимая логику происходящего, мы приняли решение, что нужно уезжать.

Как вы узнали о начале войны?

— В принципе, все было понятно где-то с осени 21-го года, к чему все идет. Но была надежда на то, что это очередной блеф, что все обойдется. Когда 22 февраля я посмотрел заседание Совета безопасности, а поздно вечером, вернувшись с работы, послушал выступление Путина — мне все стало понятно. То, что должно было произойти, было настолько катастрофично… У меня была маленькая надежда, что как-то обойдется. Не обошлось. Я до сих пор помню, как 24-го числа я проснулся сам по себе в 4−5 утра, никто меня не будил, первым делом я посмотрел новости, и меня накрыло ужасом, который всё еще не прошёл до конца, когда я увидел, как российские «грады» бьют по украинским городам. Это ощущение кошмара осталось со мной до сих пор.

Есть ли среди родственников и друзей те, кто поддерживает войну?

— Среди моих близких нет, но есть знакомые, которые искренне считают, что в Украине нацисты, бандеровцы, что там обижают русских и так далее. Но таких немного. Есть ещё одна категория — большие любители порассуждать о геополитике, большие любители книжки «Большая шахматная игра». Они очень любят рассуждать: «А вот здесь Китай, а вот здесь Россия, а вот здесь Америка. Мы так, а они так. НАТО против нас, весь мир против нас». Но все эти разговоры мне глубоко противны. Я прекратил общение с этими людьми. Я физически не могу с ними общаться.

Почему так много людей в России поддерживают войну?

— С одной стороны, это блестящая работа пропаганды. Причем не просто пропаганда, которая на каждом углу, из каждого утюга выдаёт какие-то лозунги или призывы, а, мне кажется, более тонкая. В четырнадцатом году, когда был оккупирован Крым, я очень хорошо помню, как ощущал себя выродком, как у Стругацких. Мне кажется, власти умышленно делали так, чтобы люди, не поддерживающие происходящее, чувствовали себя в глубоком одиночестве. Это достаточно сильная эмоция, и многие люди боятся оказаться в одиночестве. А кроме того, я считаю, что у людей есть выбор: либо ты говоришь, что все происходящее — это нормально, и ты в это искренне веришь, действительно считаешь, что там нацисты, и их нужно освобождать, искренне веришь в необходимость разрушать украинские города. Но тогда ты должен сам для себя признать, что ты мерзавец. Это одна сторона. Другая сторона — ты соглашаешься со всем из-за страха. Потому что, если ты говоришь себе, что ты против, то ты либо должен об этом заявить, либо молчать и признаться себе, что ты трус. Это многим людям неприятно. В какой-то степени это просто избегание правды о самом себе, что-либо ты мерзавец, либо трус.

Кто виноват, что жизни стольких людей пошли наперекосяк?

— Когда весь этот ужас закончится, я думаю, что огромное количество ученых — серьезных социологов и психологов — будут изучать этот феномен. Я думаю, что здесь замешано все, и этот ответ очень сложный. Это и какие-то остаточные явления Советского Союза, того, что нам вкладывали в голову, и случайная или планомерная работа пропаганды на протяжении минимум двух десятков лет.

Есть люди, которые однозначно говорят, что Путин виноват. Вы согласны?

— Это тоже лукавство с какой-то стороны, потому что Путин вместе со своими друзьями очень четко уловили настроения общества. Пускай эти настроения были в зародыше, но я думаю, что на протяжении долгих лет их лелеяли через пропаганду. Те же самые ультрапатриотические фильмы, целью которых было воспитание ощущения, что мы русские, мы самые лучшие, а вокруг все враги, но мы победим.

Зачем Путину война?

— С одной стороны, это просто жажда власти. С другой стороны, он искренне считает себя защитником традиционных ценностей. Я думаю, что он верит, что защищает тот мир, в котором ему комфортно. Но проблема заключается в том, что абсолютному большинству людей в его мире некомфортно. И здесь появляется противоречие: с одной стороны, люди не хотят жить в этом мире, с другой стороны, у людей нет сил и возможности как-то это изменить. Потому что, я повторюсь, была проведена планомерная работа по лишению людей возможности хоть как-то влиять на ситуацию. И потом — ухудшается экономическая ситуация, и люди начинают думать про то, как просто выжить.

Вы ощущаете свою вину или ответственность за то, что происходит?

— Вину нет, ответственность — да. Я считаю, что на протяжении всей своей жизни делал то, что мог. Я никогда не планировал заниматься политической деятельностью. У меня была моя профессия, которую я любил, которую я выбрал. Но я занимал позицию активного гражданина. Я был наблюдателем на выборах, я участвовал в мирных митингах против коррупции, против злоупотребления, против войны в Украине еще в 14−15 году, я выступал против войны сейчас, хотя честно признаюсь — мне было страшно. Может быть, я мог сделать больше, но я сделал то, что сделал.

Вы помогаете беженцам. Что вы делаете?

— Я вместе со своей женой начал помогать украинским беженцам с того, что просто пошёл на центральный вокзал Варшавы встречать эвакуационные поезда. Это было где-то в конце марта. Потом было волонтерство на границе. Сейчас мы продолжаем заниматься этим в Варшаве. Поток беженцев изменился: вначале это было огромное количество потерянных, испуганных, не понимающих, что происходит, людей. Сейчас это огромное количество больных, раненных, тех, кто не может по понятным причинам получить помощь дома. Вчера, можно сказать, погиб один из наших подопечных в Киеве, потому что ему не смогли сделать гемодиализ вовремя из-за отключения электричества. И таких случаев очень много. Европа уже переполнена, и мы пытаемся для каждого сложного случая найти какое-то решение.

Что ждет Россию в ближайшем будущем?

— Боюсь, что ничего хорошего. Я не вижу никаких предпосылок к принципиальным изменениям. На протяжении многих лет власти вели очень успешную работу по разделению и атомизации людей. Каждый человек чувствует одиночество, чувствует свое бессилие. Я прекрасно понимаю, что те люди, которые выходят с протестами против войны, они, в первую очередь, делают это для своей совести, для себя, что они хоть что-то сделали, хоть как-то отмежевались от этого ужаса. Объективных процессов, которые смогут перевернуть ситуацию, я, к сожалению, не вижу.

Вы видите для себя возможность вернуться?

— Пока нет. Этот ответ требует больших эмоциональных затрат, что ли? А у меня их сейчас нет. Сейчас у меня все только для того, чтобы прожить день. Я боюсь загадывать, что будет завтра.

Что вас поддерживает?

— Поддерживает семья, слова людей, которым нам удалось помочь, и внутреннее осознание того, что-то, что мы делаем — правильно. Это единственное, что мы сейчас можем делать.