«Мы даже не смогли Диму похоронить»
Анна Кошелец — мать троих детей из Волновахи. Весной 2022-го во двор дома, где пряталась ее семья, попал российский снаряд. Мужа Анны, Дмитрия, ранило в голову. Анна решила вывезти семью из Волновахи и спасти мужа.
Расскажите о себе.
— Меня зовут Аня. Я — многодетная мама, вдова. У меня трое деток: Виктория — 11 лет, Славик — 9, Ванечка — 5. Сейчас я работаю в фирме «Агрополихим». Детки учатся: Виктория и Славик — в школе, Ваня ходит в детский садик. Слава Богу, всё устроилось благополучно. Мы приехали с Украины — прекрасной Украины — с Донецкой области, город Волноваха, из-за войны.
Вы родом из Нового Уренгоя, как вы оказались в Украине?
— Да, я родилась, отучилась и закончила среднюю школу в России. В 16 лет приехала учиться в Донецкий национальный университет. В Волновахе жили и сейчас живут родственники. Так я и ездила: Волноваха — Донецк, Донецк — Волноваха. Получила образование финансиста и степень магистра.
Какие воспоминания у вас остались о Донецке?
— Прекрасный город с хорошими людьми, интересный, в нём много возможностей. Конечно, весёлый. Мы были студентами, было множество друзей — такое беззаботное время. Прекрасные педагоги, хороший университет. Самые лучшие воспоминания. Когда я писала магистерскую работу, я переехала жить в Волноваху — мне достался дом от бабушки — а когда закончила, устроилась на работу в Волновахе экономистом-бухгалтером.
В Украине вы сталкивались с ущемлением по языковому признаку?
— Не было никакого непринятия, потому что там в основном было русскоязычное население. Не было никаких проблем, все было легко. Школы перевели на украинский язык, но это же нормально — украинцы должны знать и разговаривать на украинском языке. У нас в семье все говорили на русском, но мы учились, детки учились, а сейчас с гордостью рассказывают в Болгарии, что знали — сейчас уже подзабыли — украинский язык. Я понимаю украинский язык, очень люблю украинскую литературу, культуру, с удовольствием слушаю песни, смотрю танцы — я слежу за этим, но не могу говорить. Нет, немножко могу, что-то простое, могу читать, а свободно разговаривать — нет. Потому что я не работала, а 11 лет занималась воспитанием деток. Круг общения русскоязычный — если бы я работала, мне было бы легче: все же переводилось на украинский язык.
Как вы познакомились со своим будущим мужем?
— Первый раз мы встретились в церкви на Пасху, в Великдень. Он был с другом. Они проводили меня, когда посвятили Пасху — так мы познакомились. Это была наша первая встреча. Потом он узнал мой номер телефона, звонил, предлагал встретиться. Мы начали встречаться, и так закрутилось все у нас. Он был молодой — ему было 19 лет, когда мы познакомились, но он, конечно, сказал, что постарше. Потом уже через время признался. Он работал, но у него не было образования — он жил семейной жизнью. [Потом] он закончил колледж на «отлично», с красным дипломом. Работал водителем — у него была своя машина, и на ней зарабатывал грузоперевозками.
Как изменилась ваша жизнь после начала вооруженного конфликта на Донбассе?
— Очень сильно обстреливали Горловку, а там живет мама Димы, моя свекровь, с бабушкой. Очень сильно обстреливали «Градами», я слышала это по телефону, очень сильно испугалась. Когда в 2014 году все это началось, я с двумя маленькими детками, с перелетами через Москву, уехала в Новый Уренгой к отцу. Потом туда приехал Дима, но у нас не сложилось, и мы вернулись в Волноваху в 2015 году. Длительное время обстрелов не было, а если где-то и были, то далеко, мы не слышали, а потом прекратились вообще. Город отстраивался, открывались новые постройки и магазины — люди жили. Муж устроился на новую работу, дети ходили в школу, учились — было замечательное время. У всех все налаживалось, никто и не думал, что будет продолжение. Думали, что все идет к миру, что все, слава Богу, закончилось.
Как для вас началось полномасштабное российское вторжение в Украину?
— В 5 утра были слышны ужасные обстрелы, мы даже подумали: «Неужели опять началась война?». Сказали, что это «освободительная операция» по военным базам по всей Украине. Потом начали обстреливать вдалеке — это было очень хорошо слышно. Никто не мог поверить, что нас будут обстреливать. Отключается электричество, ужасная связь — её практически нет — и обстреливают. У тебя нет связи ни с кем, ты не знаешь, что происходит. Мы сидели без света 3 дня, спали в комнате на полу, где нет окон. Чего мы ждали — я не знаю. У меня муж говорил: «Кому мы нужны». Было безверие — мы уже ездили, мы не нужны отцу. Кому мы нужны? Обстрелы приближались. В один день, 28 февраля, начались такие обстрелы, что земля дрожала, дом ходуном ходил. А дети спят. Дима запаниковал — кто-то уезжал, кто-то остался, и он пошел к соседям через дорогу: «Вы остаетесь? А у нас нет подвала, нам негде прятаться. Что нам делать?» Они сказали, что у них хороший подвал. Мы быстро одели детей и перебежали через дорогу к соседям, спрятались в подвале под гаражом. Небольшое место — можно только сидеть. Целый день мы сидели. Потом всё произошло молниеносно — снаряд попал в двор, где мы прятались. Все осыпалось, нечем дышать. Вика молодец: «Мама, давай влажное полотенце», а у меня одышка: Ваня на руках, страшно, все сыпется, и тетя Люда кричит. Мужчины все были наверху — четыре человек. «Все нормально? Все живы?» — «Да, все живы». В общем, мой муж попал под обстрел, и когда все немного утихло, я вышла посмотреть. Голова в осколках, он кричит без сознания, дергается, а ты ничем не можешь помочь. Никто не может вызвать скорую — связи нет. Уже ближе к вечеру проехала одна скорая — это была какая-то надежда. Обстрелы продолжались, осколок попал в дядю Колю, но он, слава Богу, остался жив. Дима продолжал дышать. Всю ночь обстреливали, даже был обстрел с самолета. Это один из самых страшных моментов, потому что это была очень долгая волна, гул. Ужасно. Мы продолжали сидеть в подвале, холодно, сквозняк. Я как вспомню эту трубу, когда повредили газ — боялась, что мы сейчас взорвемся.
Вы понимали, кто вас обстреливает?
— Они пришли освобождать нас от нашей же украинской армии. ДНР, российская армия. Это «освободительная операция», которой никто не просил. Было понятно, что обстреливали с той стороны, с Донецкой, потому что шли на Царское село. Потом обстреляли центр города. Как будто сдвигали [линию огня]. К вечеру 28-го Диму перенесли, потому что он лежал в осколках в открытом помещении — все развалилось. Осталась одна маленькая комнатка, туда его и перенесли. Когда обстрелы более-менее прекратились, в 4 утра, я поднялась посмотреть — его состояние было ужасным и только ухудшалось. Я спустилась в подвал, дети еще спали, и сказала, что мы уезжаем. Меня начали останавливать: «Куда ты поедешь? Как? Что?» — «Надо Диму спасать, надо что-то делать, нет скорой — никого». Мы пошли до дедушки, до свекра — он жил на другой улице, в 5 минутах. Я как вспомню, как мы быстро-быстро побежали! Дима в тяжелом состоянии, он распаниковался, помню, даже чуть паспорт не забыл. Мы бегом забрали вещи, выбежали, прибегаем домой, в машину. Еле нашли ключи — они оказались в машине. Я потом поняла, что Дима готовился уехать, и мы просто не успели. Его погрузили в машину — дети видели его состояние — и уехали. Он лежал у меня на руках, Вика взяла на руки Ваню, а Славик сидел на переднем сиденье под капотом, чтобы они его не видели. Я им говорила: «Не смотрите, пожалуйста». Мы ехали, по дороге искали помощь. На выезде в Волновахе стояла скорая помощь, которая проезжала вечером. В ней все погибли — их расстреляли из автомата.
В какую сторону вы поехали из Волновахи?
— В сторону Угледара. Мы хотели узнать состояние Димы и останавливали одних, вторых. Остановилась машина, в которой был медбрат или врач с красным крестом. Они попробовали у него пульс и сказали: «Держись — он уже мертв». Я помню, что у меня были какие-то группы — куда-то у меня Славик ходил, в кружок какой-то — и туда скидывали всем информацию, чтобы мы смогли выехать. Я начала звонить и дозвонилась в больницу в Угледаре, по-моему, так город называется — она закрыта после обстрела: её обстреляли. Нам сказали: «Поезжайте в Красный Крест, в Покровск». Мы приехали туда. Там нам помогли, расположили в общежитии. Мы жили с нашими полицейскими. Нам помогли и продуктами, и одеждой — всем. Нам даже друзья предоставили психолога. Мы готовились к похоронам в Покровске, думали похоронить Димочку — это уже 1 марта. Я не помню, какое число было — второе, третье — мы готовились, приехали друзья, думали похоронить и на следующий день ехать дальше, но вечером начались обстрелы над общежитием, в котором жили полицейские. Мы уехали и даже не смогли его похоронить. Поехали в Черкасскую область. Нас приютила одна семья — бабушка с дедушкой. Мы жили у них в доме со свекром, с его друзьями, с детками. Все было хорошо — это центр Украины. Начали срабатывать воздушные тревоги, по ночам было слышно, как вдалеке стреляют, и я начала задумываться о том, что стоит уезжать.
Что происходило с вашими близкими в Волновахе после вашего отъезда?
— Кума осталась в Украине. Мы с Димой крестили их деток — я мальчика, а Дима девочку. Кума потеряла отца — он пропал без вести. После того, как мы уехали, они сидели в подвале. Мы писали сообщения, где они, что. Их не могли найти, а потом поздно эвакуировали — они просидели там 9 дней. Она рассказывала, что папа вышел за хлебом и пропал. Я не знаю, через сколько времени — месяц, два — его тело нашли вообще в другом городе. Кум сказал, что не может стоять в стороне, и пошел служить. Она потеряла в этой войне тестя и кума. А подруга у меня вообще была в плену у российских военных, ей угрожали. Сейчас ей очень тяжело. Она с горем пополам выехала с детьми, сейчас живет в Германии.
— Пережила сексуализированное насилие?
— Да. Некоторые вещи она так и не смогла произнести.
Как вас приняли в Болгарии?
— Нам очень повезло, мне и многим моим знакомым украинцам — здесь был волонтерский центр. Нам очень хорошо помогли. Я познакомилась с прекрасной женщиной, которая рассказала мою историю в фейсбуке. Многие-многие болгары, которых я даже не знаю, помогли, поддержали и предоставили бесплатное жилье, помогли с работой. Я прошла стажировку и сейчас уже работаю по договору. У меня прекрасный коллектив, мне очень нравится моя работа, я учу болгарский. Вроде все хорошо, все замечательно, но сейчас я могу сказать, что ничем не восполнишь утрату родного человека, отца. Каждый из деток по-своему переживает. Славик — средний — он был очень близок с папой. Это, конечно, очень нелегко, потому что вроде бы ты стараешься — и развлечения, и помощь, и вроде бы все есть, а они очень скучают, очень его не хватает. Дима был прекрасным, искренним, добрым, настоящим человеком, другом, мужем, отцом. Он очень много времени проводил с детьми: учил, развлекал — столько воспоминаний. И даже от этого, оказывается, дети могут испытывать боль и страдания. У Славика начались одышки — как сказал психолог, психика не может справиться.
Что помогает вам пережить утрату близкого человека?
— Первое — это любовь. У меня трое деток, которых я очень люблю. Это подарок жизни, подарок моего мужа, и я ему очень благодарна за это тройное чудо. Я считаю, что я богатая женщина: у меня трое замечательных, талантливых, красивых, умных деток. Вера в себя, вера в людей — это очень мне помогает. Конечно, я занимаюсь творчеством, танцую, читаю — я читаю психологию — учу язык. Мне очень повезло — меня здесь окружает много прекрасных людей. Наверное, когда ты все воспринимаешь с любовью, с добротой, если у тебя есть возможность помочь и ты помогаешь — это придает силы. Я очень хочу верить и верю, что этот ужас закончится. Наши украинские мамочки, несмотря на этот ужас, воспитывают детей — они продолжают учиться онлайн. Они продолжают заниматься творчеством: учатся, поют, танцуют, поддерживают наших украинских военных, верят в победу. Но я не знаю, столько погибло деток, столько людей. Ни за что мучаются… За что эти все страдания?
Кто виноват в этой войне?
— В первую очередь, я думаю, виноват президент России Путин, который принимает решения. Люди, которые их исполняют. Но народ, который превратили в толпу, который верит телевизору, я воспринимаю как жертву. Люди вообще не осознают, что им показывают. Я знаю — сама слышала и мне рассказывали — что в России есть настолько верящие люди, что они желают украинцам смерти. Как? За что такая ненависть? Не все, конечно, но есть такие. Есть люди, которые за деньги идут убивать. Убивать!
Вы поддерживаете связь с теми, кто живет в оккупированной Волновахе. Как там сейчас?
— Все как один говорят, что все хорошо. Когда я разговариваю с теми, у кого родственники остались в Волновахе, все тоже говорят, что все хорошо. Одно и тоже. Бывают обстрелы, все очень дорого. Люди не живут, а выживают — это ужас.
У вас изменились отношения с родственниками, оставшимися в зоне оккупации?
— Когда не говорим о политике, все нормально. Слава Богу, люди проявляют уважение, зная, какая у меня и в нашей семье потеря, трагедия. Те, кто остался в Мариуполе, в Волновахе, в Горловке слушают свои новости. Им рассказывают ужасы, что Украина что-то обстреляла, и они начинают, наверное, в это верить. Может быть, они ждали. Наверное, есть люди, которые и ждали, что их освободят.
Вы поддерживаете общение с отцом?
— Я не общалась с отцом. Одна женщина, моя коллега, мне сказала: «У нас в Болгарии есть такое выражение — кръвта вода не става [кровь не водица]». И тогда я задумалась — все-таки он мой отец. Мы возобновили отношения и общение уже здесь, в Болгарии. Он, наверное, против самой войны. Не знаю, поддерживает он её или нет, но думаю, что, как многие, он считает, что украинцы сами виноваты.
Чего вы боитесь?
— Я боюсь, что эта война никогда не прекратится. Что будут страдать все. Что это будет не просто полномасштабная война в Украине, а во всем мире. Что будут погибать дети. Все дети: и военные, и мужья — это чьи-то дети. Боюсь за своих детей и близких. Хочется, чтобы все были живы и здоровы.
О чем вы мечтаете?
— Все эти полтора года я мечтаю о том, чтобы на нашей планете Земля прекратили производить оружие. Вот о чем я мечтаю. Потому что я понимаю, что пока существует этот военно-производственный комплекс, это оружие будут производить, а потом реализовывать. А реализовывать на ком? На людях, и они будут гибнуть. Это основное. Хочется, чтобы все жили, были счастливы. Чтобы каждый ребенок имел полноценную семью и родителей. Чтобы люди радовались каждому мгновению своей жизни, ведь столько всего прекрасного. Чтобы любили свою культуру, чтили свои и семейные традиции, традиции своего государства. Любили свою страну, любили людей. Это важно — любить людей. Каждый день — это счастье, проявление веры, любви. И так хочется, чтобы каждый человек научился радоваться самым маленьким мелочам в нашей жизни. Пусть закончится эта война победой нашей Украины.
