«Мобилизация – это объявление войны своим гражданам»

_{Автор: Вячеслав Николаев}

Александру 32 года. Закончил Московский авиационный институт. Работал в компании из топ–500 корпораций мира. В июле женился. В сентябре – сразу после свадебного путешествия – уехал в Грузию.  В Москве осталась семья. Теперь пробует склеить жизнь заново. 

– Перед войной у меня настало время профессионального расцвета. Я рос, развивался. Планировал новую квартиру, машину, детей. 

Из политических новостей, конечно, прилетали «сигнальчики»: мол, не все спокойно, – но я внимания не обращал. Какая война с Украиной? Ну камон, 21 век! А 24-го заглядываю в телефон и глазам не верю: фейк какой-то. Я в шоке от того, что люди, меня окружающие, подняли руку на соседа. Хотя и раньше, если разобраться, такое было, чему удивляться – локальные конфликты с Грузией, Крым тот же в 2014-м. 

Но все равно я не верил, что это происходит со мной сейчас, когда у меня лично все идет по плану. Обожаю Москву. Это один из самых удобных для жизни городов мира. Но оглядываешься по сторонам – и то, что видишь, никак не сочетается с новостями.  

У меня и руководства страны принципиально разные ценности. Я считаю, что всегда можно договориться, нормально общаться и найти взаимовыгодное решение. Нужно обладать эрудицией, спокойствием, смелостью и открытостью, которых нет у людей в этой системе. Их сжали, подавили. Какая может идти речь о договоренностях? Я был шокирован тем, что у нас подавляющая часть страны – без памяти о войне и репрессиях.

Я только однажды сходил на митинг в защиту журналиста Голунова. Там быстро всех замели, и я понял, что открытый протест не мое. Что буду действовать по-другому. 

После института я поработал в госкомпании. Хотел кандидатскую защищать. Писал алгоритмы распознавания авиационных бортовых радиолокационных станций. Но, столкнувшись с государством, понял, что там мои знания не нужны. В госсекторе не заботятся об эффективности, а только о воспроизводстве своей «болотистой» структуры. Делать там нечего.

 Мой протест был связан с тем, что я не хотел быть связан с госмашиной, поддерживать и развивать ее. Я искал роста в частных компаниях. 

В феврале–марте мы с невестой приняли решение остаться. Дескать, все невзгоды переживем, родные и близкие все тут – и наметили на июль свадьбу.

Жили как жили. И новости не читали, чтобы с ума не сходить. 

Но война все равно догоняла. Вокруг стало больше силовиков. Меня несколько раз просто так останавливали и досматривали, спрашивали про наркотики, хотя я вообще никогда ничего не употреблял. Большинство друзей уехали еще в начале войны, но я до последнего не хотел.

Когда начались новости про мобилизацию, я им не верил. У нас же двухмиллионная армия. Вторая в мире! 

В первой половине августа мы поехали в свадебное путешествие. Возвращаемся в сентябре и на входе в страну уже все резко поменялось: смотрят, как на врага народа, паспортисты допрашивают, где и почему отсутствовали. 

Почему я должен перед кем-то оправдываться? Радоваться мне должны, потому что плачу приличное количество налогов, а не относиться, как к скоту.

Впрочем, наверное, перетерпел бы и это, но мобилизация оказалась как раз той чертой по отношению ко мне, которую государство перешло. Это я воспринял, как объявление войны со стороны моей страны по отношению к своим гражданам и нарушение негласных социальных договоренностей. 

Я закончил МАИ, прошел военную кафедру по специальности инженер по ремонту и обслуживанию радиоэлектроники вертолетов, самолетов и управляемых ракет. Лейтенант запаса. Моим однокурсникам объявили, что их не мобилизуют. Но тут же трем из десяти повестки принесли. Они все давно за границей. Понял, что риск призыва высокий.

Женщины в семье начали переживать. В субботу мы решили собраться на подмосковной даче семьями, и весомым подтверждением моих мыслей было слово отца-военного, который сказал: «Саша, лучше уехать».

У меня военная семья. Отец – офицер на пенсии. Мы с братом родились заграницей: я в Венгрии, брат в Германии. В 1995-м часть отца вывели в Буденновск Ставропольского края.

В день захвата чеченскими боевиками больницы в Буденновске полк отца подняли по тревоге. Он  рассказывал, что когда ночью подогнали автобусы, оружейку так и не открыли. Моему отцу в итоге все-таки дали автомат, и он поехал позже. Говорит, только благодаря этому остался жив. Про бардак в армии отец много чего рассказывал…

Я сразу понял, частичной мобилизацией дело не ограничится. Будут и вторая, и третья волна. Процесс могут дотянуть до 2024 года, до псевдовыборов. А значит, еще больше людей погибнет. Гайки продолжат закручивать. Никаких свобод. Слежка за людьми. Контроль экономики государством. Первое лицо, возможно, будет другим. Но новое будет не лучше.

Спустя неделю после переезда звоню жене. Она говорит: «Надеюсь, скоро вернешься». Я ей: «В ближайшие 10 лет мне в России делать нечего». Она заплакала… Говорит: «Я люблю свой родной город, хочу жить в Москве». А я там больше находиться не могу. 

Мне кажется, своей стране я больше не нужен. Это ощущение накладывается на представления об истории семьи. Мои предки – эстонцы. Генеалогическое древо мы докопали до 1720 года. Выяснили, что в 1896 году мой прапрадед Якоб Седо поехал в Сибирь. Потом так вышло, что он оказался на одном из тех поездов, на которых Колчак вывозил золото империи.

Я жалею, что в гражданской войне победили красные, а не белые. Россию начала 20 века надо было модернизировать вместо того, чтобы насилием и кровью менять власть. В тот момент огромный пласт умов срезали. Кто мог, рассосался по миру. А потом, когда подросла советская интеллигенция, загнобили и ее. И сейчас происходит то же самое.

Никогда России в долгосрочной перспективе не были нужны здоровые и свободные умы. Эта страна как будто патологически больная, запугана и слаба одновременно. Ничему история поколений людей не учит. 

В этой войне не может быть победителя. Проиграют и Россия, и Украина. Потому что два брата пошли не просто драться – убивать друг друга. Это самое страшное, что может случиться в семье.