Мария Карташева: «За два поста меня приговорили к восьми годам»

Мария Карташева — тестировщица из России. Жила в Хабаровске, потом в Москве. В 2019 вместе с мужем, тоже айтишником, решили уехать в Канаду. 24 февраля 2022 года для нее стало шоком: «Я не понимаю, как можно защищать свою страну на территории другой страны». Выходила в пикеты. Высказывалась в соцсетях. За два поста о войне на нее в России возбудили уголовное дело, заочно арестовали и приговорили к 8 годам лишения свободы. Как из-за этого она чуть не лишилась канадского гражданства, чувствует ли себя свободнее и безопаснее за границей, и можно ли преодолеть разрыв между уехавшими и оставшимися россиянами, Мария говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Маша, я из Хабаровска, работаю тестировщицей. С мужем переехали в Канаду из Москвы в 2019 году.

Почему вы уехали из России?

— Потому что уже было страшно. Мы решили, что нужно уезжать, ещё в 2017 году. Уже тогда было некомфортно в Москве, в плане количества полицейских в городе, на митингах постоянно избивали людей, была история про вот этот пластиковый стаканчик, наверное, все её помнят. Отдельной причиной было то, что декриминализировали домашнее насилие в отношении близких лиц. Для меня это было показательным, потому что государство фактически разрешило избивать близких людей — фактически беззащитных людей, которые находятся в одном помещении со своим насильником 24/7. И был этот смешной штраф, вроде всего 500 рублей. Для меня это был полный ужас. Это единственный раз, когда я в России выходила на митинг, потому что все остальные разы я боялась. После этого я первый раз в жизни задумалась, что надо уезжать.

Как 24 февраля 22-го года изменило вашу жизнь?

— Я до сих пор считаю, что 24 февраля — это, наверное, самый худший день в моей жизни. Я надеюсь, что хуже уже ничего не будет. Мне страшно представить, что вообще может быть что-то хуже. Тогда я весь день прорыдала, на работе сказала, что работать не буду, и меня все поняли. Вечером пошла с мужем на протест, и первые несколько недель мы каждый день ездили протестовать. Еще первое время после войны я активно уговаривала своих друзей и знакомых не роскомнадзорнуться, потому что абсолютное большинство моих близких и друзей в России одних со мной взглядов. Они почти все были в полном ужасе, особенно те, кто не могли уехать. Они просто не понимали, как дальше жить, и все время писали, что они не знают как дальше жить, смысла в этом нет, мы ничего не можем изменить, не можем это остановить. Главным аргументом у нас был мем с Джейсоном Стэйтемом, который мы в такие моменты друг другу присылали: нельзя умирать — нужно пережить Путина. Наверное, этот день просто принес в мою жизнь гораздо больше активизма и политики, чем когда либо было в моей жизни.

Вы активно выступаете против войны. Почему?

— Потому что я знаю, что там нет никаких нацистов, потому что я вообще не понимаю, как можно защищать свою страну на территории другой страны. Защищайте свою страну у себя дома. Если вы куда-то идете, то это уже война, и это вы неправы. Никто не прав, так никому нельзя делать. Плюс у меня связи с Украиной, у меня там есть родственники, я там ходила один год в школу, у меня там похоронены бабушка с дедушкой, я родилась в Крыму. Для меня это как если бы Москва с Питером вдруг начали воевать или члены семьи друг друга поубивали бы. То есть это что-то абсолютно чудовищное. Мне кажется, что многие люди в России из тех, что поддерживают или говорят, что поддерживают, просто боятся, потому что сейчас такое законодательство, и поэтому им проще прибиться к тем, у кого есть власть, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но у некоторых, например, близких призвали по мобилизации, и мне кажется, им сложнее себе объяснить, что их близкие сейчас оказались в опасности просто так, они не могут в это поверить, поэтому им приходится заставлять себя верить в то, что там нацисты, что мы защищаем себя от НАТО, ведь если что — нас сотрут с лица земли. Иначе они не могут принять то, что у них отобрали их близких, что их близкие могут умереть или стать инвалидами на всю жизнь ни за что.

Почему эта война стала возможна?

— Я не знаю. Я до последнего не верила, что она будет. Еще накануне, когда Путин подписал указ о присоединении ДНР и ЛНР и мы с мужем ходили к украинскому посольству, я все равно не верила, что начнется полномасштабная война. Я была уверена, что это присоединение на бумаге, чтобы просто показать Западу, какой он крутой. Я не думала, что туда реально отправят войска, что начнут бомбить Киев. Когда я проснулась 24 февраля и увидела, что бомбят Киев, я не могла поверить своим глазам. Мне казалось, что это полное сумасшествие, как это вообще может быть? Зачем? То есть вы защищаете ДНР и ЛНР, бомбя Киев? Что это за защита такая? Давайте сразу Нью-Йорк и Вашингтон бомбить, что мелочимся-то, правильно? Когда я пытаюсь объяснить это здравым смыслом, найти какую-то логику, у меня не получается. Я начала думать о том, что если бы я могла путешествовать во времени и могла бы предотвратить войну, куда бы я вернулась и что бы я сделала? В итоге я решила, что, наверное, я вернулась бы во время, когда Ельцин был президентом, и уговорила бы его выбрать преемником Немцова. Мне кажется, что тогда войны не было бы. Вообще много всего было бы по-другому, но, мне кажется, войны не было бы. Да, есть разговоры про империализм России, и я согласна с этим, есть действительно очень много важных проблем, которые эта война подняла наружу и заставила людей об этом говорить, и я согласна, что об этом нужно и важно говорить. У России очень много исторических моментов, которые нужно переосмыслить, но конкретно вот у этой войны нет никаких других причин, кроме Путина. Россияне до этого вообще-то не ненавидели украинцев. У половины страны там родственники, друзья. Куча украинцев живет в России, куча россиян живет в Украине. Для меня это настолько бессмысленно! Никто из россиян до этого не хотел мочить и убивать украинцев, этого просто не было. Были какие-то опросы незадолго до войны: «хотели бы вы жить в мире с Украиной?», и абсолютное большинство отвечало, что да, хотели бы. А тут вдруг после 24 февраля стали хотеть перерезать каждого украинца. Это просто так не работает. Я считаю, что это из-за Путина и конкретно его желания заработать себе политических очков, но абсолютно очевидно, что он просчитался, и теперь мы имеем то, что имеем.

Как в Канаде люди восприняли начало этой войны?

— В Канаде самая большая диаспора украинцев в мире, это нужно понимать, когда мы говорим про Канаду. Здесь если ты разговариваешь практически с каждым канадцем, у них у всех есть украинские корни. Они тебе будут говорить: «О, у меня бабушка и прабабушка украинки», поэтому когда началось «СВО», здесь абсолютное большинство людей тоже было в ужасе, в шоке. Все были готовы очень активно поддерживать Украину. До сих пор, когда ты гуляешь по городу, можно везде встретить украинские флаги. Я помню, когда был первый выходной после 24 февраля, в субботу, по-моему, здесь был огромный митинг в поддержку Украины. Мы шли от посольства России до сити-холла, то есть это довольно большой маршрут, и практически вся улица была забита людьми. Такого в Оттаве я до этого не видела.

Вы чувствуете себя свободнее в Канаде?

— Да. Я здесь не боюсь выходить на митинги и вообще чувствую себя гораздо безопаснее. Допустим, я подаю заявку в город на проведение протеста, и мне всегда говорят и полицейские, и город: «Если есть какие-то проблемы, допустим, соседние мероприятия проводятся, вы все равно имеете право прийти и протестовать — это ваше право, будьте уверены, все будет нормально, вас будут защищать». То есть это не как в России, где тебе отказывают в митинге или согласуют его где-нибудь в Подмосковье, куда никто не доедет. И полиция здесь защищает протестующих, она не для того, чтобы кошмарить протестующих, чтобы их заламывать, что-то с ними делать, а для того, чтобы поддерживать порядок, чтобы на протестующих никто не напал. Если это какие-то шествия, то полицейская машина едет рядом с протестующими и следит, чтобы их никто не задавил, они тормозят машины, чтобы люди могли пройти. Вот я вспоминаю митинги в Хабаровске, я за ними тогда очень пристально следила, что делала полиция? Идут протестующие, и рядом с ними едет машина, которая их не защищает, а в громкоговоритель объявляет: «Вы нарушаете закон, немедленно разойдитесь». В Канаде это вообще невозможно представить, и для меня это очень важно.

Вы родом из Хабаровска, как вы отнеслись к протестам 2021 года против задержания Фургала?

— Хабаровск вообще никогда не был протестным городом, поэтому когда начались протесты, у меня были вот такие глаза. Я никогда в жизни не видела, чтобы хабаровчане в принципе протестовали против чего-нибудь, а тут были такие огромные протесты. Я такую гордость испытывала за них, мне было очень радостно, потому что все тогда говорили: «Хабаровчане показали всей стране как надо протестовать». И люди же до сих пор протестуют, просто это уже никто не освещает, но люди выходят каждый день, Мне кажется, что это просто невероятно в текущей ситуации, но это происходит.

За что на вас в России завели уголовное дело?

— На меня завели дело за два поста в моем телеграм-канале. Один пост — это репост Varlamov News с фотографиями из Бучи, второй пост — это моя реакция на эти фотографии. Посты были опубликованы в начале апреля, дело завели летом 22-го года, осенью мне позвонили родственники и сказали, что полицейские вызывают их на беседу, что на меня заведено уголовное дело. Уже в апреле 23-го меня арестовали, в ноябре 23-го меня приговорили к восьми годам лишения свободы. Параллельно разворачивался другой процесс: 25-го февраля 22-го года было три года после нашего с мужем приезда в Канаду, и мы могли подаваться на гражданство. Естественно, в это время нам было не до того. Руки до этого у нас дошли в середине марта. Так что все это время шел наш кейс с гражданством, а параллельно шло уголовное дело. В апреле 23-го года, когда меня арестовали, мой иммиграционный адвокат сказал, что нужно уведомлять RSS, то есть канадское Иммиграционное министерство, потому что если они узнают об этом от России, а не от тебя, то могут быть проблемы, например, может быть representation, потому что я знала об уголовном деле, но их не предупредила. Поэтому я перевела ордер на арест и отправила его в RSS, описала политический характер статьи, что это антивоенная статья, что ее приняли сразу после 24 февраля для того, чтобы преследовать несогласных с войной. Через несколько дней мне пришло приглашение на клятву, то есть на вступление в гражданство. Я решила, что, наверное, они все прочитали, раз пригласили меня. Я еще спросила у адвоката об этом, он сказал: «Ну да, скорее всего они все прочитали, иначе это странно». 7 июня у нас с мужем была церемония. Это онлайн-церемония в зуме, они всех по очереди приглашают в отдельную комнату и задают вопросы, подтверждают личность, спрашивают, нет ли чего-то, что может не дать вступить в гражданство, что включает в себя уголовное преследование. Я говорю: «Ну да, у меня политическое уголовное преследование в России, я предупреждала об этом RSS», и понимаю, что человек на другом конце провода первый раз слышит про мое уголовное дело. Они сначала тушуются, просто ставятся на паузу, через какое-то время приходят и говорят: «У меня для вас две новости: одна хорошая, другая плохая. Хорошая: по идее, вас это не должно останавливать от вступления в гражданство. Плохая: мы это решение принять не можем. Давайте мы перенесем церемонию на несколько часов». Я говорю: «Хорошо». Через несколько часов пишут, что церемонию провести не могут, решение так и не принято, и объясняют, что будут отправлять все назад офицерам в Иммиграционное министерство, чтобы они принимали решение. В итоге в тот день гражданином стал только муж. Мне сказали, что со мной свяжутся как только, так сразу. Проходит неделя, две, никто не связывается. Я начинаю писать своей депутатке в парламенте. Мне сначала никто не отвечает, потом сказали заполнить форму для того, чтобы они смогли запросить мои данные в RSS у Иммиграционного министерства. Я заполнила — мою форму потеряли. Еще через месяц они наконец-то снова попросили меня заполнить форму и отправили её. Приходит ответ от RSS, что все в порядке, они изучают мое дело, никаких дополнительных документов не требуется. Через пару недель меня приговаривают к восьми годам, я жду приговора, чтобы отправить в RSS дополнительную информацию. Через пару недель приходит письмо от RSS о том, что по мнению офицера мой кейс попадает под prohibition, то есть я не могу стать гражданкой Канады из-за этого. Всё потому, что офицер нашел канадскую статью, которая звучит похоже на российскую. Российская статья: распространение дезинформации о вооруженных силах Российской Федерации, а в Канаде: распространение дезинформации с целью причинения вреда людям. Понятно, что это абсолютно разные статьи, что применяются они абсолютно по-разному, но, видимо, офицер не в курсе, может быть, он не читал мое письмо, которое я присылала. Я не знаю, что там случилось, мне до сих пор никто не объяснил в чем конкретно была причина. Я читаю это письмо, там написано, что у меня есть 30 дней для того, чтобы прислать дополнительную информацию, иначе офицер будет принимать решение на основании той информации, которая у них, и, соответственно, будет отказ. Я начинаю судорожно бегать, искать, какие им можно прислать документы, объясняющие, что дело политическое. Я так понимаю, предполагается, что человек предоставит оправдательный приговор или документ о закрытии дела, чтобы офицер понял — окей, все закрыто. Они не ожидают, что дело окажется политическим. Мне чудом удалось выйти на CBC — это канадское телевидение — и они сделали про меня сюжет и историю в интернете. После этого поднялась лавина: мне начали писать журналисты, активисты, люди, просто канадцы. Несколько человек написали в фейсбуке: «Выйди замуж за канадца. Можешь выйти за меня» — «Я уже вышла замуж за канадца — у меня муж гражданин Канады, мне это не поможет». 7 января RSS выходили с новогодних каникул и, видимо, к этому моменту их и министра это уже задолбало — в пятницу про меня вышел репортаж, в понедельник они вышли — потому что наконец-то подключилась моя депутатка. Она связалась с ними, другие люди в парламенте тоже с ними связались, люди начали писать своим представителям во власти, чтобы и те разобрались, что это за ситуация. В понедельник они начали судорожно готовить документы для моего гражданства, а во вторник министр иммиграции запостил твит о том, что «Марию никто депортировать не будет. Это не преступление — критиковать армию РФ. Мы ее пригласили на церемонию». Я про этот твит еще ничего не знаю, мне на почту приходит письмо с приглашением на церемонию. Я сначала не поверила, потому что это была слишком быстрая реакция. Я подумала: «Наверное, они меня с кем-то перепутали». Мне сказали: «Нет, приходите сегодня в 3 на онлайн-церемонию». Обычно церемония проходит с большим количеством людей, они проверяют у всех данные, все это длится часа два. У меня оказалась приватная церемония, то есть была только я и клерк. Он сказал: «Повторяйте клятву за мной», я повторила клятву за ним, он сказал: «Поздравляю, вы теперь гражданка Канады». Это все заняло 10-15 минут. Ура! Я так поняла, что мне очень сильно помогло общественное внимание, привлечение местных представителей власти, просьбы заступиться. Еще в тот момент появилась петиция в мою поддержку, и я попросила ее подписать разных людей. Подписи поставили в Антивоенном комитете, Кац, разные журналисты, Муратов. Я попросила рекомендательное письмо у «Мемориала», ОВД-инфо сделали свою оценку статьи, «Голос» написал письмо о том, что я у них наблюдала [на выборах], что для меня важны демократические ценности. Я просила рекомендательные письма у местных канадцев, у антивоенных активистов. Мне писали рекомендательные письма моя муниципальная депутатка, провинциальные депутатки, потому что я с ними была лично знакома, я агитировала на их компании. В общем, меня поддержало довольно много людей. Видимо, так надо делать, надо заручаться как можно большей поддержкой, но это очень сложно. Я помню, что в тот момент мне было очень тяжело, мне просто хотелось лечь и лежать, настолько меня эта ситуация выбила из колеи. Я писала все эти письма, просила, связывалась с людьми параллельно рыдая. Мне казалось, что никто меня не поддержит. Но на самом деле люди готовы поддерживать, если их попросить о помощи. А многие были готовы помогать, но не знали как.

Вы считаете себя патриоткой России?

— Да. В хорошем смысле. До того, как мы решили переехать, я думала, что никогда в жизни не уеду из России. У меня никогда не было таких мыслей, хотя я знаю, что есть люди, которые с детства хотели уехать. Я думала, что буду жить в России, что буду стараться делать ее лучше. Я видела проблемы вокруг, пыталась их решать, а уехать мы решили тогда, когда поняли, что возможности их решать нет, оставаясь в безопасности. Есть эмигранты, которые уезжают — и все: с Россией больше дел не имеют, что это за страна — не знают, что там происходит — неважно. Я продолжала следить за новостями, мне было важно, что происходит. Я выходила здесь на митинги еще до того, когда это стало мейнстримом, еще до того, как посадили Навального. До этого я здесь вообще не видела протестующих россиян, например, только я выходила с пикетами против поправок в Конституцию. После 24 февраля мне было важно выходить на митинги именно потому, что я видела рядом людей, которым не все равно, и меня это поддерживало. Я могла плакать весь день, а потом приходила на митинг, и меня немножко отпускало, потому что рядом были люди, которые меня понимали. Мне кажется, когда вам страшно и одиноко, надо попытаться найти кого-то, кто будет чувствовать себя так же. Это как котенок по имени Гав с собачкой. Потому что вместе легче. Я надеюсь, что люди будут учиться приходить, будут учиться доверять друг другу. Мне кажется, это важно. Путинский режим очень долго нас учил не верить, не доверять, бояться друг друга. Мне кажется, сам факт того, что мы кому-то доверяем — это уже протест против режима, мы уже доказываем ему, что он нас не победил, что он нас не сломал, что он не смог выкорчевать из нас любовь друг к другу, к своим согражданам, к своим соотечественникам, что мы все равно готовы друг друга поддерживать.

Про уехавших из России нередко говорят: «Легко давать советы из-за границы». Что вы об этом думаете?

— Я понимаю этих людей. Им абсолютно справедливо кажется, что давать советы из-за рубежа, из безопасности очень легко, и так и есть. Конечно, когда ты сидишь в безопасной стране, где тебя никто не изнасилует, не изобьет, не убьет за то, что ты вышла протестовать — это очень легко и просто. Очень легко обвинять людей, сидящих в стране, в которой они реально рискуют жизнью за выход на протест. И часто ответы: «Вы уехали, вот и сидите, молчите» идут в ответ на эту позицию. Многие уехавшие россияне после начала войны, мягко скажем, негативно отзывались о россиянах внутри страны. Я понимаю, что абсолютное большинство уехавших россиян уезжало во времена, когда это было намного безопаснее. Они просто не понимают, насколько сейчас в России общество пропитано страхом, насколько там люди боятся. Когда мы уезжали в 2019 году, люди уже шарахались друг от друга, от ментов, а сейчас я себе это даже вообразить не могу. Там сейчас страшно даже шепотом с близкими разговаривать про войну в общественном месте. Людям, которые долго живут в демократической стране, невозможно это представить. Поэтому, когда вы слышите: «Сидите и помалкиваете в своей этой Канаде или куда вы там уехали», нужно в ответ не агрессию включать, а эмпатию. Это тебе сейчас говорит человек, находящийся в очень опасной и уязвимой ситуации, и когда ты даешь какие-то советы или к чему-то призываешь, ты должен это учитывать, потому что ты находишься в более привилегированной позиции.

Верите в демократическое будущее России?

— Да, верю. Я вообще оптимистка. Если не верить в то, что добро победит, у меня лично пропадает смысл жизни. Я просто не вижу смысла просыпаться по утрам, не понимаю, чем я тут занимаюсь, если мир катится в тартарары. Можно просто сесть и умереть. Мне очень важно верить в то, что станет лучше, и меня поддерживают исторические примеры. Режимы падают, диктаторы умирают, войны заканчиваются и люди все равно выживают. Любовь и добро побеждают. Поэтому я верю и буду стараться делать то, что могу, чтобы это приблизить, и всех остальных призываю к этому, даже если это маленькие действия, например, не умереть. Мне кажется, это тоже важно.

Чего боитесь больше всего?

— Что война не закончится, что Путин не умрет, что я никогда не вернусь в Россию. У меня все еще есть надежда вернуться и повидаться с близкими именно там. Мне важно погулять по моим родным улицам, побыть рядом с мамой дома, а не где-то в отеле в другой стране, где мама обо мне будет заботиться. Когда ты приезжаешь домой — это совсем другое ощущение, и мне бы хотелось снова его испытать. Не так давно меня в первый раз посетила мысль: «А вдруг я никогда не смогу вернуться?» Люди, уехавшие после революции, тоже ведь надеялись, что вернутся домой, но многие из них не увидели конца этого кошмара и умерли за границей, так никогда и не побывав в России ещё раз. Я боюсь этого, но надеюсь, что этого все-таки не произойдет.

О чем больше всего мечтаете?

— Что война закончилась. Когда бывают ситуации, когда можно загадать желание — 11:11 на часах или что-то такое — я всегда загадываю, чтобы закончилась война, чтобы Россия стала демократической, чтобы политзаключенных отпустили.