«Дед выжил, потому что сбежал. Это урок, который мне преподали в семье»
Веронике (имя изменено) 36 лет. Жила в сибирском городе, работала научным сотрудником в вузе, изучала историю. Параллельно проявляла свою гражданскую позицию: «выходила на улицы, помогала независимым депутатам на выборах, донатила, волонтерила. Незадолго до начала полномасштабной войны ночью в дверь квартиры Вероники постучал сотрудник полиции. Начались расспросы про ее супруга, от которого якобы поступали террористические угрозы. Вскоре после этого Вероника уехала в Казахстан, теперь живет в Австрии, зарабатывает репетиторством.
– Последние 10 лет перед отъездом из России мне всегда была присуща какая-то гражданская активность. В студенчестве тусовалась с антифашистами, левыми активистами, экологами. Пару раз на расстоянии вытянутой руки я видела, как прессуют на митингах, но отношения с представителями органов всегда были человеческие. Например, если кого-то из парней забирали в отделение, вечером их отпускали. Девчонок почти никогда не трогали. С отдельными людьми в погонах, которые ходили на мероприятия постоянно, мы даже здоровались.
Те времена, конечно, быстро пролетели, и к 2018 году отношения оппозиции с государством изменились до неузнаваемости. Я, как могла, участвовала в общественных инициативах, голосовала и донатила в фонды помощи политзаключенным, подписала, наверное, с трехзначное число разных петиций.
В то же время я не могу назвать себя политиком или активистом. Скажу больше: сейчас я понимаю, что моей активности было недостаточно. Ни выборами, ни донатами мы ничего не добились. На митинги в последнее время, в том числе благодаря ковидным правилам, ходило все меньше людей. У меня нарастали разочарование в обществе и пессимизм. И я направила энергию в собственное развитие – решила, что нужно зарабатывать больше денег, путешествовать, сделать ремонт. В общем, как и многие, я перестала вникать в политику и начала заниматься собой. Именно на это и рассчитывает власть в автократиях.
С 2021 года политика стала ко мне возвращаться. Поворотными стали два события. Во-первых, отравление Навального и травля его сторонников. Хоть я сама не очень разделяю их взгляды, но гражданская солидарность заставляла чувствовать, что это несправедливо и подло. Во-вторых, мне очень не нравилась динамика конфликта с Украиной. Если в 2014 году еще была надежда на какие-то международные механизмы его решения после смены власти в России, то после посягания Путина на пожизненное президентство ситуация стала очевидно патовой.
Я снова стала выходить на улицы, помогать независимым депутатам на выборах, донатить, волонтерить. За несколько недель до полномасштабного конфликта с Украиной открыто выразила проукраинскую позицию в социальных сетях. Полагаю, что все это в совокупности стало причиной интереса ко мне и моей семье со стороны правоохранительных органов.
В феврале 2022 года, когда вся страна по ночам слушала послания президента, гадая, «хотят ли русские войны», в дверь постучали. Это случилось в день признания независимости ДНР и ЛНР, около 2 часов ночи. В квартире, кроме меня, были только маленький ребенок и пожилая мама. За дверью стоял сотрудник органов, он говорил достаточно резким и допросным тоном.
Вопросы были странными и как будто не связанными друг с другом. Например, кто находится дома? Не употребляет ли мой супруг наркотики? Где он работает и где он конкретно сейчас? Может ли он быть пьяным? В свою очередь, я попросила сотрудника обстоятельнее объяснить причину ночного визита и суть претензий. Выгаданное время потратила на то, чтобы открыть ОВД-Инфо и найти там контакты на экстренный случай, чтобы можно было кому-то позвонить или написать.
Сотрудник в процессе разговора представился, назвал должность и отдел. Я проверила данные в Интернете: человек с таким именем и фамилией действительно числился там, где он сказал. Дальше старалась говорить с ним максимально дружелюбно, по мере сил включала юмор и актерские способности. У меня было две цели: не пустить его в квартиру и сбавить тон, чтобы не пугать ребенка и маму. Еще я не хотела, чтобы к ним в руки попала какая-то техника или документы, потому что знаю, как у нас фабрикуются дела на пустом месте.
Выяснилось, что на супруга поступают жалобы. По словам сотрудника, с одного из принадлежащих мужу номеров неоднократно совершались телефонные звонки с террористическими угрозами, в которых поднималась тема Украины. Я попыталась получить от него больше фактов, чтобы указать на несоответствия. Ждать долго не пришлось: первый же названный им номер оказался неправильным. Информация о том, что звонки с этого номера совершал мой муж из такого-то города, тоже была лживой. В эти дни он был в другой стране и просто физически не мог звонить из России.
Задавая вопросы дальше, я поняла, что человек, который к нам пришел, либо сам точно не знает, что произошло, либо еще не придумал «легенду». Он то говорил, что угрозы приходят как электронные письма, то уверял, что поступают звонки. Ответы на все мои конкретизирующие вопросы были расплывчатые и неточные.
В один момент мне показалось, что он устал от меня и от нашего разговора. Воспользовавшись этим, я тоже включила «уставшую мать» и попросила у него личный мобильный, чтобы позже созвониться и все обсудить. Не поверите! Он дал мне свой номер и сказал написать в одном из мессенджеров. Потом мы отправили ему доказательства несоответствий в предъявляемых обвинениях и пояснения. Пытались получить от него хоть какой-то документ, но тщетно. Вскоре наше общение прекратилось, и полиция у нагих дверей больше не появлялась.
Как описать чувство «Когда в дверь постучали»? Это смесь животного страха и недоумения. А еще злость на то, что тебе и твоей семье причиняют неудобства необоснованно, потому что ты вообще-то законопослушный гражданин и создаешь что-то полезное для государства. Через несколько дней после ночного визита началась полномасштабная война с Украиной. В социальных сетях знакомые постили фотографии с пикетов, писали о судах и административных арестах. Я ходила только домой и на работу. Несколько ночей просто проревела от стыда и бессилия.
Конечно, не молчала совсем. Выкладывала публично посты и сторис с мнением о том, что считаю войну ужасной, подписала несколько антивоенных петиций. Но с нашей властью такие средства коммуникации не работают, или слишком мало людей выразили свое мнение. Если бы в Москве на улицы вышло хотя бы несколько миллионов человек, если бы начались забастовки на производстве, власть просто не смогла бы сделать вид, что ничего не произошло. Подавить действительно массовое сопротивление силой они бы не смогли. Но мы оказались людьми, для которых личное благополучие дороже, чем мир с Украиной. Наша власть это понимала и решилась на конфликт.
После событий 2011 года антивоенные митинги были самыми важными для общества. Я на них не вышла, и этому нет оправданий. Объясню, как работал мой страх. Мне было страшно за малыша, которого я на тот момент еще ни разу не оставляла на ночь. И с меня взял слово близкий человек, что я не пойду митинговать хотя бы сейчас, потому что у нас еще не было всех документов на ребенка, а с отцом у него разное гражданство. Мы боялись, что, если меня посадят, он просто попадет в детдом. Кроме того, мы еще вовсю пытались доказать органам, что мы не наркоманы и не террористы.
Уже позже я прочитала статью ОВД-Инфо про «Дело о телефонном терроризме». Им запугивали активистов в разных городах. И поняла, что стала объектом такого запугивания. Видимо, разнарядки на запугивание пошли еще до 24 февраля в отношении самых разных активистов, далеко не самых опасных и ключевых.
Потом иногда были странные звонки, когда я перемещалась из одного города в другой. И странные действия сотрудников на паспортном контроле при пересечении границы. Например, когда уже после моего отъезда нам понадобилось въехать в Россию и снова выехать из нее, пограничники как будто проверяли какую-то дополнительную информацию о нас, задавали много вопросов, один раз увели на дополнительную проверку в закрытом кабинете, которая длилась больше часа.
Что будет с Россией дальше? В 1937 году моего деда, который жил на западной границе СССР, предупредили за сутки до его возможного ареста, что к нему придут из НКВД. Он в одну ночь собрал все вещи и уехал на Дальний Восток. Это бегство спасло ему жизнь. Многие люди с такой национальностью, фамилией и классовой принадлежностью, как у него, не пережили репрессии. Он выжил, потому что сбежал. Это был урок, который мне преподали в семье. У части людей в нашей стране есть передающийся из поколения в поколение инстинкт – бежать от преследования. А у тех, кого репрессии не коснулись – инстинкт молчать и не высовываться. Кто и как должен бороться за страну, если мы все либо бежим, либо молчим?
Но что должен делать безоружный человек, к которому приходят люди вооруженные? Украинцы любят приводить в пример ситуацию на Майдане в 2013 году. Не хочу принижать усилия украинской нации на пути к свободе, они действительно ее добились и выстрадали. Но масштаб и возможности их силовых структур образца 2013 года и то, чем располагали российские силовики к 2022 году, просто несравнимы. Наша вина в том, что мы, начиная с 2000-х годов это допустили. Сейчас же российские силовые структуры – это репрессивный аппарат из 5 миллионов голов с карт-бланшем на безнаказанность.
Есть мнение, что страх, который сковывает общество – это одна из причин, по которой до сих пор не начались массовые репрессии. И, может быть, не начнутся, потому что «микродоз» хватает для усмирения недовольных. Но если сегодня приходят за вполне безвредными подростками, которые повязывают зеленые ленточки на остановке, завтра могут прийти и за провластным депутатом. Просто кому-то он не понравится из-за желто-синих кроссовок, которые у него в 2010 году, или с кем-то что-то не поделит. В системе с неработающими правовыми институтами у любой рискует стать случайной жертвой.
У меня есть два взгляда на будущее в России. В пессимистическом сценарии в ближайшие пару десятков лет, а может, и больше, ничего не изменится. Для изменений нужна масштабная люстрация, но в сценариях мирного трансфера власти на нее никто не пойдет – все повязаны по принципу мафии. А без люстрации элиты воспроизведут свои патернализм, клановость, имперские амбиции и коррупцию. Кардинально изменить ситуацию способна разве что революция. Но после нее может начаться гражданская война, в стране уже столько вооруженных людей! А что гражданская война может означать в стране с ядерным оружием, я даже не хочу думать. Цивилизованному миру тоже невыгодна нестабильность в ядерной державе. Наша власть хорошо это понимает и шантажирует ядерными угрозами. Я бы НЕ хотела стать свидетелем сценария с войной в России, потому что не желаю войны никому.
Очень люблю свой край, его природу, люблю друзей и родственников. Люблю свою профессию. По всем стандартным статусным параметрам я числилась бы у себя в стране благополучным человеком. И это одна из причин, почему я не уехала из страны следом за супругом. Но, взвешивая все «за» и «против» после того ночного визита я решила эмигрировать. Пока я нашла в себе силы только временно сбежать и не думать, что дальше. Было горько оставлять близких, но я не могу жить в России сейчас. Не хочу чувствовать злость и жалость к людям, которые ходят со мной по одним улицам. Не хочу видеть свастики на театрах и школах, следить за каждым своим словом, чистить сообщения в соцсетях… И не хочу растить в такой обстановке ребенка.
В своей борьбе с государством я проиграла. Удалось выжить и остаться свободной, но не удалось отстоять свой дом.
Не знаю, смогу ли я привыкнуть к новой среде, стать «своей среди чужих». Не планирую свою жизнь дальше, чем на несколько лет, и не разрываю окончательно связи с Россией. Например, не меняю гражданство, хотя у меня есть такая возможность. Где-то в глубине души я еще надеюсь, что все изменится. И это мой второй, оптимистический сценарий будущего. Пусть это звучит как фантазия, но мне хотелось бы на своем веку попасть в так называемое «окно возможностей», в котором я смогу что-то сделать. Не менторски писать из-за рубежа: «А мы знали, а мы говорили», а постучаться в двери новых независимых организаций и спросить, чем я могу помочь, увидеть результаты своей работы.
Я не считаю себя исключенной из российской нации. Со мной мой язык, мои знания о родной культуре. Для меня именно это главный признак принадлежности к обществу, а не причастность к преступным деяниям наших политиков. А за преступные деяния, надеюсь, тоже когда-нибудь все ответим. Мне бы хотелось быть со своей страной в момент, когда она будет осознавать ошибки и нести ответственность. Честно смотреть на свое прошлое, а не искать в нем лишь подтверждений своего величия – это естественный процесс рефлексии, который необходимо пройти.