Аркадий Гершман: «Танки не должны по городу ездить»
Аркадий Гершман @gre4ark — урбанист, но сам себя он больше любит называть адвокатом города. Аркадий занимается изучением и планированием городов, чтобы создать удобную для жизни среду. К несчастию, в мире до сих пор случаются войны, которые меняют или полностью уничтожают города. Но войны заканчиваются, и все приходится отстраивать заново. Как возрождали города после Второй мировой войны? Что оставляли в память о трагедиях? Какие прогнозы можно сделать по восстановлению Украины. Об этом Аркадий Гершман рассказал «Очевидцам».
Расскажите о себе
– Меня зовут Аркадий Гершман. Обычно, меня называют урбанистом, но мне больше нравится — адвокат города. Я популяризирую здоровые отношения к городу, плюс иногда работаю в области консалтинга, связанного, как правило, с дизайном улиц, с безопасностью движения, с урбанистическими вопросами, от уровня планирования, до уровня дизайна конкретного перекрестка, или общественного пространства.
Ваши первые мысли и чувства 24 февраля?
— Шок, отрицание, поиск вариантов, как обезопасить себя и близких, растерянность, непонимание завтрашнего дня.
Как война меняет городское планирование и администрирование?
— Современная война — это все-таки уходящий феномен, и метод ведения войны он совершенно другой, нежели буквально 70 лет назад. Мало, кто делает городское планирование с учетом того, чтобы в городе проехала колонна танков. Все понимают, что танки, не должны по городу ездить. Разве что, можно вспомнить пример Израиля, где, к сожалению, война — это повседневность, и поэтому, там в каждом доме, по умолчанию, есть бомбоубежище. Естественно, на это накладывается система оповещения, как в телефоне, так и в виде динамиков. Вобщественных пространствах, если есть детская площадка, скорее всего, под ней будет убежище. Есть везде список бомбоубежищь, он в открытом доступе. Это один сценарий. Есть сценарий Швейцарии или Финляндии, где, например, тоже бомбоубежища до сих пор являются обязательным элементом для новостроек. Но, при этом, они все-таки уже не так прорабатывают общественное пространство, потому что все-таки считается, что война это то, что было когда-то давно, поэтому мы не будем тратить на это сильно много ресурсов.
Если мы посмотрим на Украину, то там обустраиваются специальные пространства для обогрева, для подачи электричества, для сотовой связи, где можно просто получить воду, или какой-то запас лекарств в общественных пространствах. Но, это делается по временному методу с помощью больших палаток. Можно перечислять опыт разных стран, но нигде, мне кажется, сейчас не найти какого-то единого перечня из десяти пунктов, как подготовить город к войне. Потому что, в целом, считается, что в современном обществе война — это что-то давно ушедшее, и развитые страны вряд ли будут подвергаться, таким массовым бомбардировкам, чтобы от города ничего не осталось.
Какие существуют подходы к восстановлению городов после войны?
Самый большой опыт восстановления городов был после Второй Мировой войны. И здесь мы можем разделить весь опыт на немецкий, и опыт СССР. В этих странах были кардинально разные режимы. А всегда политический режим, он отражается на том, как город работает, как он развивается, деградирует, или восстанавливается. С одной стороны, В Германии, которая была довольно сильно разрушена в годы Второй мировой войны, процесс восстановления, как ни странно, длится по сей день.
И здесь, что интересно, не было какого-то единого подхода. Во-первых, потому что Германия была разделена на Восточную и Западную, а во-вторых, все-таки, было развито местное самоуправление, как институт и плюс на это накладывалась еще и относительная бедность. Можно вспомнить, например, Кельн. Там, по сути, сохранился только Центральный собор, по которому ориентировались летчики бомбардировщиков, а вокруг уже выросла новая застройка. За основу они взяли старые улицы, примерно ту же самую этажность, но при этом, архитектуру использовали кардинально новую. Поэтому, у вас, возможно, сложится ощущение, что вы гуляете по улицам старого города, но почему-то все дома из бетона и стекла.
Нечто подобное, кстати, практиковали в Роттердаме, который тоже был уничтожен. Там не стали цепляться за что-то старое, там начали перепридумывать город. С этим было связано определенное количество градостроительных ошибок, потому что за основу они взяли американскую модель даунтауна и спальными большими районами вокруг. Выяснилось, что это приводит к тому, что центр города вымирает, и это социальная проблема. То есть, там просто было опасно ходить, по сей день там возвращают жилую функцию центру города, создают достопримечательности, чтобы жители города и туристы просто понимали, что они жители именно Роттердама, не Амстердама, Утрехта, или какого-либо другого города.
Можно вспомнить про Дрезден, потому что после бомбардировок там собрали осколки от зданий, чтобы можно было как-то понять, где это стояло, к какому дому это принадлежало. И они все эти обломки при расчистке города вывезли за город и стали охранять. В целом, была большая идея, что мы, как жители Дрездена, должны самые яркие визуальные образы города, храмы, парадную архитектуру, восстановить. Да, не все они сумели спасти, какие-то кирпичики, новые части домов, они отличаются от цвета тех деталей, которые были спасены, поэтому многие объекты такие пестрые. Темные части — это именно то, что они сумели сохранить за 70 лет, не растеряли. Светлые — это то, что было добыто на тех же карьерах, как правило, но уже вставлено. И ты сразу видишь, где старое, где новое. А окружающая застройка, она, с одной стороны, копирует старую застройку, а с другой стороны, это уже совершенно новая застройка. То есть, там взяли за ориентир размеры улиц, высоту домов, воссоздали форму домов, но при этом они не стали досконально все восстанавливать.
Если же мы будем брать территорию современной России, то на восстановление оказала большое влияние плановая экономика, пятилетки, как можно быстрее, как можно больше и дешевле. Города лежали в руинах, людям нужно было где-то жить.
В СССР было, как правило, два подхода. Первый, который относился к городам с большой исторической ценностью, это Псков, например, Новгород, где тоже был метод научной реставрации, потому что там памятники архитектуры стали фундаментом для образования Российской государственности в целом. Реставраторы смогли убедить власти, что всё-таки нет, тут мы не будем торопиться, мы будем делать всё более-менее правильно. И был уже более массовый подход, который касался Воронежа, Волгограда, Белгорода, других городов, где нужно было поднимать город из руин. Когда нужно было всё восстановить очень-очень быстро, то, как правило, не всегда смотрели на качество. Например, сегодня у Волгограда, центральная часть которого по сути была построена одномоментно, начинаются очень большие проблемы с коммуникациями, потому что их прокладывали на быструю руку, прокладывали сразу и много, за короткий отрезок времени. Сейчас, когда все это очень сильно изношено, по сути, нужно весь самый центр города перекрывать опять, чтобы разом все отремонтировать.
Можно ли уже сейчас делать прогнозы по восстановлению Украины?
— Мне кажется, очень важно, что в Украине уже сейчас начинают думать о том как, они будут все это восстанавливать. Нужна какая-то большая идея, долгосрочное видение, чтобы на основе этого выработать уже какие-то принципы, начиная от разбора завалов, заканчивая архитектурными ансамблями конкретных улиц, или конкретных домов. Например, сейчас, мне кажется, невозможно построить какие-то планы, потому что во-первых, война не окончена, во-вторых не очень понятно, как долго она продлится, и вернутся ли все жители потом обратно.
Очень часто, если мы смотрим на города, то понимаем, что за всю свою историю они всегда отвечали каким-то потребностям. Если город индустриальной эпохи, это город-завод, где основная масса людей работает, либо на заводе, либо на предприятиях, связанных с заводами. И всё-таки, сегодня такие города не отвечают современным запросам информационной эры. То есть, в целом мы понимаем, что города устроены намного сложнее, что нужна какая-то стратегия, что стратегия должна не просто быть придумана в кабинете чиновником, или хорошими архитекторами, она должна быть принята всеми горожанами, чтобы у каждого города была какая-то мечта. Не у города, у горожан. И на основе этого уже строилась стратегия. По сути, нужно что-то перепридумать, сделать какую-то цель этому городу, чтобы каждый горожанин мог сказать, чем мы отличаемся от жителей соседнего города, и каким наш город будет, например, через 5−10 лет. Это уже большой вызов. То есть, для этого нужно просто собраться всем горожанам, и понять, какие наши сильные стороны, какие слабые, что мы будем делать дальше. И тут возникает вопрос, что делать, если этих горожан сейчас физически нет в этом самом городе. Они разбросаны по Европе, по другим городам Украины. Поэтому, мне кажется, сейчас важно проговорить какие-то принципы.
Что мне очень нравится, сами украинские специалисты, они прекрасно понимают, что архитектурная планировка городов — это всегда отражение тех ценностей, которые есть в городе, и что они прямо говорят, куда мы будем развиваться, и от чего мы хотим отказаться. И здесь, мне кажется, есть один важный момент, что когда мы перестраиваем города и говорим, что этот опыт был плохим, этот хорошим, и мы будем двигаться по-хорошему, важно не забывать историю. Потому что, как мы видим, что если кто-то забывает историю, или начинает ее трактовать в своем видении, то происходят ужасные вещи. Поэтому важно, мне кажется, принять историю, зафиксировать ее, всем рассказывать, чем она была плоха. Очень важно не делать вид, что эта история в принципе не существовала.
Есть ли у Украины риск попасть в чью-то зависимость после войны?
— Действительно, риск попасть в зависимость, не важно, чью зависимость, но потерять самого себя, он есть. И, в принципе, мы за последние десятилетия как раз очень хорошо видим, как разные страны под какими-то благими целями, выдавая, например, кредиты, по сути делают другие города и страны своими вассалами. Очень активно сейчас так поступает Китай, например, который продвигает свои инфраструктурные проекты в Центральной Азии, в Африке, во многих других государствах. Такая же похожая практика есть у Евросоюза. Она менее губительна, но тем не менее, когда они дают гранты, то продвигают свои компании. Это, с одной стороны, прокачка своих экономических институтов, своих специалистов. По сути, если мы говорим про инфраструктуру, то когда все заточено, например, на одного производителя, или на один стандарт, то потом городам, даже если они выплачивают все проценты, нужно проводить ремонты, как-то это все менять. И это, получается, вы можете делать условно у одного поставщика.
Поэтому как раз, очень важно самим понять стратегию, что хорошо, что плохо, и иметь какую-то вилку вариантов. То есть, мы можем сделать, или так, или так. Давайте мы поймём все плюсы одного, все плюсы другого, и, возможно, как бы это странно ни звучало, не будем торопиться. Понятно, что многие города в ужасном состоянии, что пострадала критическая инфраструктура, что нужно восстановление, действительно, всем этим нужно заниматься, но опять же, важно держать в уме, что города существуют столетиями.
То есть, опять же, в Германии, они сами того не подозревая, пришли к концепции, что каждый город уникален. Поэтому, в каждом городе свой опыт восстановления. Куда хуже, если будет какой-то централизованный, на уровне всей страны, список, что вы должны сделать. И тогда, можно сказать, мы повторим ошибку городов индустриальной эпохи, когда все делалось под копирку. Поэтому важна именно гибкость решений и вариативность.
Как города в других странах реагируют на поток беженцев?
– Тут, наверное, надо сказать, что действительно, не одна стратегия развития города не включает в себя то, что у соседей будет война и придется столкнуться с потоком беженцев, или, что в рамках этого города будет война, и нужно будет эвакуировать всех людей за один час. И тут в краткосрочной перспективе может показаться, что это большая проблема для любого города, потому что очень неожиданно нужно разместить очень много людей, инфраструктура на это часто бывает не рассчитана. А с другой стороны, если мы опираться на долгосрочное планирование и на хороший опыт, включения таких беженцев в состав своего города, в будущем станет его преимуществом. Потому что, если вы создадите условия интеграции людей в обществе, дадите какую-то помощь, то буквально через пять-семь лет, как показывают разные расчеты и разный опыт, эти люди начнут очень мощно прокачивать вашу экономику. Потому что, город — это пространство с абсолютно разными людьми, где они встречаются друг с другом, создают социальные связи, создаются новые идеи, новые предприятия, изобретения, даже семьи. Это функция городов — соединять людей. Чем больше в вашем городе людей, чем он больше привлекает людей на фоне всех остальных городов, тем ваш город выигрышнее. Да, если пережить первомоментный стресс, кризис, и оставить этих людей у себя, то в будущем у вашего города будут очень хорошие шансы на развитие. Опять же, если мы посмотрим на Европу, немецкое правительство, поляки, многие другие страны, очень активно сейчас способствуют интеграции украинцев в свои города, потому что у них есть кадровый голод. Они понимают, что такие беженцы, менее проблемны, например, чем африканские. Потому что, как правило, у них есть уже какой-то уровень образования. И, в целом, общие культурные коды. Поэтому, если война не закончится в ближайшее время, и эти люди останутся в этих странах, то эти города только выигрывают.
Как города помнят войну и трагические события?
— Самый подсознательно понятный способ отразить историю — это, действительно, сделать какой-то монумент. Но, тут есть большая проблема. Во-первых, вы не везде сможете сделать такие монументы. И когда мы говорим о будущем города, важно оставить память о трагических моментах, но при этом идти дальше. Тут можно вспомнить памятник жертвам холокоста в Берлине. Там, например, спокойно играют дети. Мне кажется, что это очень важно. С одной стороны, мы отражаем трагическую историю места и людей, а с другой стороны, мы при этом всем говорим, что мы идём дальше.
Если мы берем классические советские парки Победы, то туда ты приходишь, и можешь только скорбеть. И поэтому, эти места, которые очень часто вырваны из городского контекста, используются, например, несколько раз в год. Лучше не делать какой-то один мемориал, например, на весь город. Куда лучше, через среду показывать трагедию каждого человека. При этом, показывать историю места и, естественно, отражать это в общем городском контексте. И тут есть совершенно разные инструменты, начиная от того, что в некоторых зданиях не реставрируется стена, куда попадали осколки, или пули, есть опыт руинизации, или просто дом продолжает быть жилым, офисным, или еще каким-либо, но при этом, стены все помнят. Ты когда идешь, ты это видишь. Тут никакие таблички не нужны, ты и так всё поймешь. С другой стороны, есть, действительно, инициативы про последний адрес, камни преткновения, которые вообще никак не завязаны на город и государство, это делается на частные деньги, или на гранты, например, эти инициативы рассказывают историю каждого человека. В том же, кстати, Берлине вдоль всей стены, на том месте, где она стояла, брусчаткой выложены две линии. И это, на самом деле, уже очень сильная память места. Хотя, казалось бы, ничего в этом сверхъестественного нет. Не надо ждать, что придет какой-нибудь архитектор и поставит вам стелу. В принципе, мне кажется, задача каждого человека, особенно тех, кто пережил такую трагедию, кдонести эту память дальше. И здесь, могут, как жители одной квартиры это сделать своими силами, так и и собственник целого здания, который примет решение не реставрировать что-то, что отражается на стенах, так и желание города отразить это место. Но, опять же, это должно укладываться в общую стратегию города. Потому что, будет очень обидно, если вы сделаете где-то монумент, а потом поймете, что вообще у вас городская проблема, и там нужен городской квартал, а не вот это вот всё. Нужно помнить прошлое, но при этом идти в будущее.
Что ждет урбанистику в России?
Понятно, что сейчас, когда есть определенная табуированность всего непохожего, будет сложно это делать. Но, мы можем вспомнить даже советские годы, потому что тогда архитекторы, градостроители, транспортники, они все-таки получали зарубежную литературу, пытались многие концепции приземлять на Советский опыт, несмотря на плановую экономику, на многие другие вещи. Мне кажется, что мы можем забыть об урбанистике в Западном понимании, когда мы создаем сообщество, через него что-то меняем, то есть такая низовая активность. Этого, скорее всего, в ближайшее время будет намного меньше. Но при этом, какое-то здоровое урбанистическое планирование, какие-то реформы, это скорее всего будет. Другое дело, что не в столь большом масштабе, как хотелось бы, потому что количество проблем огромное, и решать их нужно очень-очень быстро. Но, нет желания и понимания, как, и что, и самое главное, планирования даже на уровне городов. Это делает практически невозможным нормальные реформы, оздоровление, санацию районов и всех городов в целом.
Но, мне кажется, что все-таки, за счет того, что есть массовый запрос на какое-нибудь хорошее благоустройство, нормальное, на общественный транспорт, то есть, на все, что успело сформироваться за последние 20 лет, это все-таки будет подталкивать каких-то политиков и чиновников делать хоть что-то, другое дело, что это будет уже не в таком большом масштабе.
Что изменилось в вашей жизни после начала войны?
Мне очень нравится граффити в Ереване, художника Абиха: «Без дома страшно, и домой страшно». И вот это вот чувство, оно продолжает во мне жить каждый день. То есть, когда с одной стороны ты хочешь что-то менять в России, делать ее лучше, любишь сильные и слабые стороны, но при этом, ты понимаешь, что возможности что-то изменить, сейчас практически нет. Есть осознание, что это все не вечно. Но, что у тебя и твоих близких украли, наверное, как минимум ближайшие лет 10.
Хотели бы вернуться в Россию?
Очень хочется, и все еще каждый день об этом думаю. Но, я читаю новости каждый день. Утром просыпаешься и думаешь, что очень хочешь вернуться, вечером ты засыпаешь с мыслью, что может и не стоит. Но опять же, тут еще вопрос, ты хочешь оставаться человеком мира, хочешь, чтобы весь мир перед тобой был открыт, и ты мог бы сам управлять своей судьбой? Или в один момент за тебя могу что-то решить, и испортить тебе всю жизнь.
