Вы посылаете своих детей на верную смерть

Лидия Горб – инженер на пенсии и ветеран труда из Кривого Рога. Первые полгода войны она провела в родном городе, участвуя в волонтерской помощи солдатам теробороны. В сентябре после десятой по счету операции на сердце Лидия поддалась уговорам дочери и выехала в Болгарию, где продолжает активно участвовать в акциях в поддержку Украины и посильной помощи ВСУ. Чем ей вспоминается СССР и как изменилось отношение к россиянам и русскому языку, Лидия Горб рассказала в новом выпуске «Очевидцев».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Лидия Горб. Я из города Кривой Рог, пенсионер, мне 74 года. Работала инженером в сфере энергетики в «Криворожсталь» — это производство чугуна и стали, во вспомогательных энергетических цехах: подача кислорода, подача воздуха, мазут, электричество, вода, пар и всё-всё-всё. У меня 45 лет стажа, я ветеран труда.

Как для вас началась война?

— Мы проживаем в районе, который очень близок к военному полигону, и 24 февраля первые ракеты прилетели к нам. К счастью, никто не погиб: сбросили 8 ракет на склад боеприпасов, которых там не было. Очень тревожно. Пролетело два самолета, очень низко над домами. Я этому сильно удивилась, был страшный гул, а потом сразу послышались взрывы. Я поняла, что это война. Тогда как раз внук шел в гараж — машину брать, и эти ракеты прямо над ним летели. Первое время у нас была угроза наступления со стороны Ингульца, оттуда уже шли колонны. но, слава богу, наши их разбомбили и уничтожили. Я знаю, что много боёв было в районе Апостолов и Каховки, фронт туда пошел. Русские стали целенаправленно все уничтожать, просто бомбить. Ну и все эти блокпосты в начале войны, которые сразу начали расти как грибы. Наших люди всем снабжали: они же ещё не были на довольствии в армии — ни обмундирования, ничего нет. Мы их одевали, мы их кормили — кто что мог: ватные штаны, фуфайки какие были, курточки, кастрюли 4-х ведерные, продукты питания. Мы писали в группы: «Что нужно?», к нам обращались, и мы сразу отзывались. Я звонила всем своим друзьям, говорила: «Ребятам нужна картошка».

Как изменилось ваше отношение к россиянам?

— В начале войны было непонимание всего происходящего, был ужас. Хотелось, чтобы было, как если бы люди подрались, а после помирились. Мне не хотелось никаких жертв ни со стороны России, ни со стороны Украины. Хотелось, чтобы это поскорее закончилось. На протяжении всего года это нарастало как снежный ком. Мы поняли, что быстро это не закончится. И после зверств в Мариуполе, после всего того, что они наделали на Украине, уже нет непонимания, сейчас есть просто ненависть. Когда нам разбомбили Карачуновское водохранилище — у нас снесло 112 домов. Всё то хорошее, что было, уже погасло. Потому что невозможно к этому относиться лояльно или с пониманием, человеческий разум просто не может это постичь. Как можно так поступать? Как можно так вести войну? В России тоже есть нормальные люди, и они бастуют, но им не дают выйти на улицу — сразу же забирают по тюрьмам. И это называется «свобода слова»?

Какие у вас отношения с родственниками из России?

— Когда началась война, я пыталась им объяснить, что это равносильно тому, что ваши соседи пришли убивать ваших детей. А мне говорят: «Чё ты такое говоришь?» Пропаганда настолько их зомбировала, что они этого не понимают. Может быть, они не понимают, потому что живут очень далеко, за Байкалом, и эти события до них не доходят? Если бы у Скабеевой были мозги, то она бы пыталась с экрана женщинам объяснить, что они посылают своих детей на верную смерть. И сколько их детей осталось в земле, которых просто спишут как без вести пропавших, чтобы не платить семьям деньги? Государству это выгодно, Россия тратит миллиарды на ракеты, дроны и содержание такой огромной армии. А эта глубинка сидит при каганцах, як мы кажем, при свечах.

Вы замечали притеснение русскоговорящих украинцев в Западной Украине?

— Та, ніколи цього не було. Ніколи. Кожна рiк я відпочиваю в Східницi. Я случайно перешла на украинский. Там источники очень хорошие. Дрогобыч, Сходница — это известные курорты, я там постоянно отдыхала, и там было очень много русских. Ничего подобного не было. Никакой неприязни. Тот хохол, а тот кацап, как в народе говорят. Никогда даже разговора не было, что это какой-то другой народ. Мы считали, что мы один народ. У нас в Днепропетровской области суржик, как мы его называем — русско-украёнский. У нас было больше русских классов, чем украинских, это все как-то притеснялось. На данном этапе своей жизни я считаю, что у нас должен быть свой государственный язык. Русского языка после этого у нас вообще не должно быть.

Сожаление о распаде Советского Союза встроено в российскую пропаганду. Чем вам вспоминается СССР?

— Советский Союз я вспоминаю как тотальный дефицит: вообще ничего не было, ты везде стоял сутками в очередях. Чтобы купить мебель, надо стоять двое-трое суток. За апельсинами надо было ехать в Москву. Снабжались только Москва и Ленинград, а остальные города… Мне пришлось побывать в Сибири, в других городах России, и я видела глубинки, в которых люди нищенствовали уже тогда, в Союзе, и я думаю, поныне там еще хуже. Поэтому жалеть ни в коем случае не жалею. Если бы сделали все республики на равных, как в Евросоюзе, то я думаю, Союз не распался бы. Дали бы каждой стране свободу, возможность решать свои проблемы самим и помогали бы друг другу, как сейчас Евросоюз. Вот такой Союз я приняла бы.

Как сейчас живут ваши родные в Кривом Роге?

— От бомбежки до бомбежки. Русские метят по подстанциям, метят по развязкам. Не знаю, каким образом они все узнают, возможно это коллаборационисты работают. У нас есть и подземный, и наземный электрический транспорт: трамвай, троллейбус. Поэтому, когда все останавливается, бригады, конечно, быстренько устраняют проблему, но в это время город темный, и как людям жить? Первое время, когда это случалось, я наблюдала, как люди сплотились. На остановках стоишь, люди подъезжают на машинах и спрашивают: «Вам куда? Я еду в такой-то район. Кому надо? Садитесь». Никто не проезжал мимо, если была пустая машина. Все остались там: и мой муж, и дочь, внучка живет и учится во Львове. Внук и зять воюют. Конечно, переживаю. Мне внук сказал не звонить, поэтому очень переживаю.

Почему вы уехали из Украины?

— Прежде всего по настоянию дочери, а потом и сама подумала, что после операции на сердце, если еще раз так пролетит пара самолетов, как тогда надо мной, то, может быть, это будет последнее, что я увижу. Поэтому я решила уехать. Не жалею об этом. В Болгарии приняли нормально, здесь тоже очень хорошие волонтеры, заботятся о нас.

Существует ли непонимание между украинцами, оставшимися в своей стране и эмигрировавшими?

— Так бывает. Так было с некоторыми моими подругами. Они говорили: «Ну вот, ты уехала, а мы не уедем, это как предательство». Я пыталась, и у меня получилось, объяснить им, что если не дай бог придут сюда рашисты, то вы будете только помехой, а не помощью, так как воевать там, где мирное население, за которое прячутся рашисты, удобно. Что если бы вас здесь не было, то нашей армии было бы намного проще их оттуда выбить. Я до сих пор считаю, что те, кто сидят по погребам с маленькими детьми, просто мешают нашей армии идти в наступление. А ещё вы не думали о том, что со снабжением всё плохо, что вас надо кормить, а этим кто-то занимается. Вы отвлекаете людей от войны.

Что вы делаете для Победы Украины, находясь в эмиграции?

— В открытый бой мы не пойдем, но помочь армии, я думаю, мы можем. Сейчас мы вяжем носки и уже сделали 120 пар, на днях будем отсылать в те районы и области, где еще холодно и это нужно. Ведь человеку нужно поспать какое-то время, а спят они в спальниках и, я думаю, теплые носочки их согреют. У нас есть хор, который уже зарегистрировал мэр города Варны. Мы пели «Боже, Україну збережи, змилуйся, помилуй грішних», поем патриотические песни «Гей, соколи», «Червона калина» и народные песни. Только на украинском. Мы уже никогда не будем петь на русском языке. Некоторые «Вот кто-то с горочки спустился» начинают, но они смотрят, что остальные не поют, и замолкают. То мы хоть про Одессу пели русские песни, но сейчас и эти не поем. Просто принципиально, все к этому пришли.

Почему тогда вы согласились дать это интервью на русском языке?

— Я к вам очень хорошо расположена. И чтобы донести до людей наш разговор я знала, что буду говорить на русском языке. Я понимаю, что украинская мова не настолько популярна в мире, как русский язык — это же общенародный язык. Поэтому я сейчас не комплексую по этому поводу.

Чтобы вы пожелали украинцам?

— Украинцам я пожелаю мира, терпения. Победа обязательно придет, победа будет справедливой, и она будет только победой Украины. Больше нас ничего не интересует. Сейчас у нас есть и море, и всё остальное, но, если бы вы сказали, что война закончилась, и предложили бы остаться на сезон у моря, я уверена, никто не согласился бы, потому что мы здесь не для этого, а для того, чтобы переждать и вернуться помогать друг другу всё отстраивать. Главное — это терпение и вера.

Чтобы вы пожелали россиянам?

— Россиянам я бы сказала, что это напрасные жертвы, что их используют как живой щит и посылают на убой. Если они этого еще не поняли, то, думаю, поймут. Три поколения ненавидели немцев, это же ждёт и их. Для матери потерять ребенка — самое большое горе, а они убили очень много мирных людей, детей, и это же всё еще не закончилось. Поэтому русским надо включать мозги. Лучше посидеть в тюрьме, чем идти на убийство. Они этого еще не понимают.

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Translate