Святослав Немзук: «От переломов меня спас только сибирский пуховик»

Святослав Немзук — писатель и поэт из Красноярска. Писал в студии «Чуть живые поэты». Уехал из России в 19 лет. Сейчас работает на заводе в Тбилиси и продолжает писать стихи. Поговорили о его опыте участия в протестах, причинах эмиграции, возможности возвращения в Россию. В войне он обвиняет Путина. «Кого вы вините в том, что пистолет выстрелил в человека? Пистолет или стрелка? Стрелок тут один». С творчеством Святослава вы можете познакомиться на его сайте.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Святослав, я приехал из Красноярска, мне 22 года, и я писатель и поэт.

Почему вы уехали из России?

— Я уехал из России, а у этого были две стороны: практичная и, соответственно, идеологическая. Если с идеологической понятно… то практичная была такова. Меня два раза отчислили. Со второго отчисления уже начинается призыв, никакой отмазки не будет. И поэтому было решено, пакуем чемоданы. Сначала я приехал один. Я тут полгода барахтался, находил работу, находил жилье. А потом мама со мной перебралась.

Расскажите о своем переезде. Как это было?

— Мне нашли несколько видосов насчет того, как жить в Грузии, как тут да что. Я старательно все это игнорировал, хотелось как-то отложить на потом все вот эти вот уезды, все эти довольно-таки нервозные вещи. Я старался как-то их отложить и просто думал о том, что, надеюсь, там будет хорошо, надеюсь, там будет здорово. Но я люблю свой город, и поэтому для меня это было… Очень серьезно и очень печально.

Чем вы занимаетесь в Тбилиси?

— На данный момент я работаю на заводе, на заводе, который выпускает стекловолоконную сетку для штукатурки. И на данный момент это очень хорошая работа, очень стабильная. Для меня, человека без образования, это очень важно. И у меня неплохая зарплата, неплохая зарплата. И постоянно все переспрашивают, что-что? Завод в Тбилиси, в Грузии, все давно разграблено, но да, завод. Это новый завод, он открылся недавно. Мне капает зарплата, я стараюсь как-то жить и творить, самым главным образом. Пока есть время, пока у меня есть какая-то подушка.

Как вас встретила Грузия?

— Буквально посекундно все помню. После того, как я обменял деньги в обменнике, мне сказали, а вам не нужен конверт? У меня было довольно-таки… много денег, я сказал, нет, у меня волшебный растягиваемый кошелек. Меня все время пытались выхватить таксисты: давай с нами, друг, давай с нами вдруг, но я знал, что курсирует автобус, и потом вот, навьюченный всеми вот этими чемоданами, я сел на скамейку где-то вот на Руставелли, смотрю наверх. Зеленые листья, Матерь Божья! Весной зеленые листья. В Красноярске просто такого в апреле не сыщешь, зеленых листьев. Я сфотографировал и отправил матери. Она такая: «Ого!» Вот это первое впечатление. И в принципе, я был исполнен радостных чувств.

Кто виноват в войне?

— Виноват в войне Путин, в первую очередь. Ходят разные разговоры о том, кто больше зло в этом деле, тот, кто исполняет указ, или тот, кто, собственно, дернул рычаг. Ну, я думаю так: кого вы вините в том, что пистолет выстрелил в человека? Пистолет или стрелка? Естественно, стрелка. Стрелок тут один.

Каким вы видите будущее России?

— Будущее России, в котором будет место, наверное, таким, как я. Я… у меня есть некоторые амбиции насчет своего города, что я стану там каким-то значимым персонажем, вот, что я смогу это сделать, и мне никто не будет вставлять палки в колеса. Я исследую мглу пунктиром по снегу. Вялая речка плывет апатично, трогательно крошится лед. Ему помогают мальчишки палками, криками, зовом весны. Она мнется возле порога уже в феврале, что дивно для нашего острова Мглы, то привычно для мира поодаль. Если присесть на скамейку у крайнего дома, где живут очень тихо обреченные люди, упереться глазами в таежную глушь, в массивную крепость для мерзлого люда, то можно понять, что мира поодаль не существует. А мы не заметили, как превратились в космический лайнер. Пепел от первой ступени отвернул внимание и так позабывшего о нас мира. Ты чувствуешь? Дрожит земля. Была команда: ключ на старт, и я сижу на скамейке и жмурюсь. Хочется плакать от счастья. У тебя получилось. Город, лети, дорогой, без оглядки.

Вы готовы вернуться в Россию?

— На сегодняшний момент, как сейчас все происходит, я не вижу перспективы возвращения. Прекрасная Россия будущего, которая, ну… которой я стараюсь верить, вот она да. В нее я непременно вернусь.

Вы участвовали в митинге против ареста Навального. Расскажите о своем опыте.

— Я пошел на митинг, потому что, ну, когда арестовали Навального, ну, просто было ощущение того, что, ну, вот, все, это вот та самая точка невозврата, так нельзя. Необходимо, чтобы кто-то что-то сказал. Ну, и я поехал на автобусе. Мать мне пишет, ну, слушай, если там будет три калеки, ну, ты возвращайся назад, потому что тебя схватят, унесут, значит, задержат. Кому это нужно? Ничего не добьешься, ничего не выскажешь. Я пришел, от того, сколько людей вышли туда, я просто обомлел, я в жизни на улице столько людей не видел. Это было, конечно, потрясающе, да, потрясающее зрелище, чувство массовости. Чувство того, что мы все красноярцы, там и журналисты были, все были. К сожалению, это не очень хорошо раскрыли независимые медиа, в частности ФБК. Не показали толпу, не рассказывали о избиениях, которые происходили возле администрации, возле мэрии. Это все не раскрывалось, это все было где-то… Да и это вообще не было у них в повестке. Я находил видео на ютубе, но они совсем от других каналов, которые я… знать не знаю. Нас собралось на Красной площади столько много, что полиция не рассчитала. Наших полицейских, красноярских космонавтов просто не хватило на то, чтобы сдержать всю толпу, которая собралась. Были просто из ряда вон выходящие какие-то моменты, что какой-то чувак забрался на электрическую будку, стал размахивать бронежилетом, сорванным бронежилетом. Вплоть до того все было. Я видел своими глазами, вряд ли это было где-то записано, но… говорю то, что видел. И ничего не оставалось у полиции, кроме как дать нам пройти в город. Они простроили коридор, через который мы пошли дальше. Пошли дальше митинговать. Нам сигналили люди приветственно. Нас встречали очень радостно, что ли. Было ощущение, что мы делаем что-то действительно важное. И пока я шел до нашей площади Революции, называется, я просто напитался вот этим чувством. Там у меня взяли интервью журналисты ТВК. «Наш город должен быть свободен, наша страна должна быть свободной. У меня будет свобода, Россия будет свободна. Вы слышите? Вот в чем заключается моя першказырь». Мы долго еще походили по городу, дошли до суда, я забрался на какой-то памятник. А, я еще был с подругой, у которой был плакат. Ее задержали, я успел у нее выхватить плакаты, с этим плакатом ходил. Кстати, вот видео, которое я скидывал, там один единственный плакат белел: «Россия, не помню, комната для грязи, Володя, уходи», вот это мой плакат, ну, и точнее, плакаты. Я там стоял, митинговал уже за нее, за двоих. Потом вас задержали. Да, меня задержали. Не вот помню этот момент просто как сейчас. Мы стояли возле пешеходного перехода, надземного. Мы стояли массово, там кто-то еще до нас успел снежками покидаться. Весело, конечно, это было, но я успел тогда, я как раз где-то возле суда краевого был. Все началось, наверное, с того, что кто-то включил песню «Перемен». Дух просто подлетел невероятным образом, и я где-то духовно нахожусь еще где-то там. Я все еще стою там и под песню «Перемен» ощущаю невероятную силу, невероятную силу толпы, моих соотечественников, сограждан. И на нас побежала толпа космонавтов. Кто-то ринулся к машине, которая, собственно, собирала людей на случай, если вдруг побегут. Я побежал не к той машине, и никто, естественно, меня никуда не повез. Меня из этой машины выхватили, повалили на землю и стали бить. Меня спасло то, что на мне был такой серьезный сибирский пуховик. Ничего, никаких травм, какие получили некоторые мои соотечественники во время избиений, у меня не было. Поставили меня на ноги и повели. Это ни с чем не сравнить, этот опыт. Ни с чем не сравнить этот опыт. Меня повели, шапку смели, и первая, конечно же, мысль, ну, блин, шапку потерял. Блин, я шапку потерял. И тут кто-то из полицейских говорит, а я что, за тебя вот эту штуку держать буду? И всучил мне в руки скрюченное. Я такой, спасибо, дяденька, спасибо. Подвели меня, ну, меня перевели через этот надземный пешеходный переход. Меня очень сильно впечатали в автозак, но я как мог отгибался спину, чтобы лицо не задеть. Ну, так как я не сопротивлялся, потому что, ну, смысл. Собственно, сел в автозак, где был один единственный выход, который перекрывал полицейский. И сидел со всеми этими, все молодые люди, все молодые люди. Вот чувствовал. Наши. Мои. Нас повезли в участок, и да, все закончилось штрафом. ОВД-инфо, если я не ошибаюсь, мне ОВД-инфо выделил бесплатного адвоката. Они мне помогли как могли, и она защищала меня как могла. Но в связи с тем, что я скандировал, что у меня был плакат, дроны вот эти, пах, полетали, все фиксировали, все зафиксировали, что могли. Не было шанса.

Как вы переживали убийство Навального?

— Я, опять же… Я извиняюсь, что все в картинках, просто я все эти моменты помню. Все значимые моменты я помню. Я тогда выходил из душа, у меня в руках было тряпье всякое разное. Я выхожу, и меня мать огорошивает новостью. Навальный умер. Навальный умер. И у меня опустились руки, у меня все посыпалось. Где-то несколько секунд я просто стоял и… Я не знал, как на это реагировать. Никогда не знаешь, как реагировать на то, что твоя надежда погибает. Я еще до этого говорил, что пока мы здесь, мы вот здесь, а где-то за нас страдает достойнейший человек, за нас страдает. Надежда есть. Ну вот, случилось то, что случилось. И мне же еще надо было как-то на работу выйти. Я не представлял, как я выйду на работу. Я написал в чат, что я хочу сходить на демонстрацию памяти. Ну вот, тогда вышли люди на демонстрацию, чтобы поделиться своим горем, и мне разрешили. Вот я взял несколько часов отгула и направился туда. Абсолютная фрустрация, непонимание, что-то похожее на то, что я переживал, когда узнал о… В начале войны. Как будто вот все разом пришлось пережить. Как-то так.

В каком возрасте вы начали интересоваться политикой? Из чего начался этот интерес?

— Начнем с того, что у меня очень хорошая семья. Очень хорошая семья. И они всегда интересовались последними новостями, интересовались историей России. И мы часто собирались. Я, мама, дедушка. Мы сидим, значит. Дедушка, царствие ему небесное. Мы сидим, значит, часто смотрели мы историю, телеканал «История», и мы проводили параллели с сегодняшними днями, относительно вегетарианскими днями, ну, и перемывали косточки всем деятелям, скажем так. Обсуждали будущее, так что, наверное, сначала они много рассказывали, потом я стал больше рассказывать, чем они знали, мои родственники. Так что, пожалуй, это началось очень рано. Очень рано началось. Вообще политика влезла, наверное, в жизнь моих одногодок в том числе. В 2014 году волна всего этого прошла неописуемая. Видимо, наверное, тогда я начал углубляться. Об аннексии Крыма все говорили, и эту тему просто было невозможно избежать. Понятно почему, и были совершенно полярные мнения на этот счет. Просто я видел, сколько людей это встречали приветственно, и задавался соответствующими вопросами, насколько их ликование вообще оправдано.

Российская оппозиция проиграла борьбу с властью. Навсегда?

— Я смотрю Максима Каца, и Максим Кац говорит, что в этом отношении, ну, он сам говорит, ну, вот, мы проиграли. В каком-то моменте он говорил, что да, мы проиграли, и нужны какие-то новые люди. Люди молодые, которые что-то начнут заново собирать, вот эту оппозицию, начнут формировать мнение в первую очередь. Я считаю, вот как раз таки мое поколение этим и займется. Мы сменим это все. Нужно вернуться и стать лидерами мнений. Моим одногодкам, если вообще-таки есть, ну, или плюс-минус моё поколение, они должны вернуться и начать о чём-то говорить.

Что должно произойти, чтобы вы вернулись в Россию?

— Должна смениться власть. В первую очередь должна смениться власть. И вообще, для начала должна закончиться война. Потом будут какие-то, ну, я прогнозирую, естественно, будут какие-то сложные события, связанные с переделом власти. И вот в этом моменте где-то нужно успеть попасть в игольное ушко возможностей.

Чего вы боитесь?

— Ну, больше я, наверное, всего боюсь именно ядерной эскалации, потому что это то, что сметет все планы, что сметёт все планы, которые вообще кто-либо строил, не только я.

Что даёт надежду?

— Надежда – это такая штука, которую человек взращивает сам. Несмотря ни на что, надежда в человеке может быть, несмотря ни на что. Мне надежду даёт, наверное, моя вера в том числе, и ещё и вера в себя, в свои возможности.