Павел Оськин: «Окончание войны приведет к окончанию власти Путина»
Павел Оськин — фотограф, организатор фототуров, живет в Праге. Как только началась война, организовал шелтер для украинских беженцев. С большинством русскоязычных клиентов после 24 февраля пришлось расстаться. «Шестьдесят процентов просто сошли с ума».
Сегодня помогать беженцам стало труднее, отмечает Павел. Люди привыкли к войне. Большинства она не касается лично. По его словам продолжают системно помогать только самые стойкие и неравнодушные.
Расскажите о себе.
— Я Павел Оськин, родился и вырос в Беларуси в 1974 году. Как я сейчас вижу, моя жизнь состоит из неких циклов по 17 лет. Первые 17 лет я прожил в Беларуси. Был перерыв на три года в Африке, родители там работали, а я с ними был, но это, наверное, не считается. После школы я поступил в университет в Екатеринбурге на менеджмент, тогда это была первая такая специальность. В 91 году никто не знал, что это, но все говорили: «Это круто, надо идти туда», и я, конечно, пошёл. 17 лет я прожил в Екатеринбурге, там женился, там родилась моя дочь, и после 17-и лет в Екатеринбурге, когда мне было 34 года, я уехал в Прагу. В Праге я живу уже 16 лет, и если наблюдение верно, то это означает, что через один год я отсюда уеду на следующие 17 лет. После института или уже в институте — это был 1994 год — я занялся бизнесом. Тогда все, кто мог, занимались бизнесом. Кто бы что ни говорил, но это было отличное время, для меня, наверное, одно из лучших в России. Наш президент очень любит подменять это время, но я думаю, что это было время возможностей, время свободы, время открытости. Я занимался бизнесом, работал сначала на одну маленькую компанию, которая потом выросла в большую корпорацию, а в 99-м ушел и работал только на себя. Главная точка моей жизни случилась, когда у меня родилась дочь. Это был 2001 год, ребенок был долгожданный и очень любимый. У меня возникла потребность ее запечатлевать каждый день, мне хотелось оставить в своей памяти каждый её день, и я, как водится у всех бизнесменов, пошел и купил самую дорогую камеру, какую нашел, купил к ней самый дорогой объектив и на тот момент ещё пленку, тогда никакой цифры не было, по крайней мере в России, и начал ее снимать. Я снимал каждый день, извел кучу пленки, но фотографии от этого лучше не становились. Мой ум подсказал мне, что надо учиться. Я пошел учиться к фотографу, которого я считаю, наверное, лучшим в Екатеринбурге. Его зовут Василий Фетисов — это прекраснейший человек и фотограф, который дал мне не только технические и практические знания, но и так увлек меня фотографией и помог погрузиться в этот мир, что теперь он со мной навсегда. Наверное, с 2002-2003 года я считаю себя фотографом. Вначале, наверное, я был плохеньким фотографом, но сейчас я считаю себя вполне неплохим. Второй раз все изменилось, когда я решил эмигрировать в Прагу. Это решение возникло у меня в 2007 году. Конкретно в 2007 году мне стало понятно, что страна идёт в никуда, просто в никуда, а наш президент, хотя его даже не хочется назвать словом «наш» — чей-то президент пришел навсегда и никогда эту власть не отдаст. Я начал думать об эмиграции, и у меня было много разных вариантов. Вариант с Чехией пришел совершенно случайно. Долго рассказывать, но я встретил на улице друга, спросил его: «Ты сейчас где живешь?» — «В Чехии» — «А что Чехия?» — «А там так красиво, все безумно дешево, по сумасшедшему классно». В тот же день я внес залог за квартиру — его внес мой друг, а я отдал ему деньги — и поговорил с женой: «Надо переезжать» — «Но надо же посмотреть, как там». Мы съездили, посмотрели, и нам сразу все безумно понравилось. Я тогда не был вегетарианцем, поэтому мне очень понравилась мясная еда, пиво и народ. Прага — это нечто фантастическое даже до сих пор. Мы ни на йоту не сомневались, что нам здесь понравится, и переехали. Приехав в Прагу я стал развиваться как фотограф, стал много путешествовать. Когда я стал путешествовать, я понял, что природа красивее людей. Сейчас я не буду так утверждать, красоты везде много, и там, и там. Наверное, equal. Я стал много фотографировать природу, и следующая отсечка произошла, когда я стал много писать в ЖЖ. Я ездил в красивые путешествия в Непал, очень много путешествовал по Тоскане, и подписчики в ЖЖ начали геометрически расти. В первый год их была тысяча, во второй год их стало 10 тысяч. В какой-то момент я ошалел, потому что когда Навальный был в ЖЖ номер один, я был номер 49. Это было очень круто, это сотни тысяч просмотров. Я решил, что надо это как-то монетизировать, и мне очень понравилась идея фототуризма — это то, что я люблю делать, и это то, что может приносить и удовольствие, и деньги. Так началось то, что до ковида составляло основу моей жизни — это фото-воркшопы и фото-туры. Я их не переставая делал начиная с 2010 года и до ковида. За год перед ковидом у меня их было по 17 в год. Один тур минимум 10 дней, то есть 170 дней в году я работал, возил людей по миру, учил их снимать пейзажи. География такая: Исландия, Новая Зеландия, Япония, Патагония, Южная Джорджия, Антарктида, все части Италии, и это только навскидку то, что я вспомнил. Этот бизнес развивался очень динамично и хорошо, я был счастлив но ковид убил его в одночасье. Но к этому моменту я уже построил студию, в которой мы находимся. Правда в ковид было невозможно снимать и в студии, поэтому я жил совершенно другим. После ковида, когда бизнес только начал восстанавливаться, началась война, и она прихлопнула его совсем, поскольку все мои клиенты были из России или русскоязычные. Я оцениваю это так: 60% из них сошли с ума и я не мог с ними даже разговаривать, потому что для меня «все не так однозначно» — это уже триггер, после которого я говорю человеку «до свидания», а остальные 40% очень хороших и близких мне людей или даже друзей просто не могут путешествовать из-за проблем с визами, с билетами, с работой и прочим. Поэтому сейчас я переориентируюсь на европейских и американских клиентов, которые тоже очень приятные и классные люди. Я пытаюсь восстановить этот бизнес, потому что это то, чем я должен заниматься. Ещё я развелся перед войной, а после начала войны познакомился с прекраснейшей из женщин — моей теперешней женой. Ее зовут Женя, и в январе она родила мне сына, которого зовут Одиссей.
24 февраля 2022 года. Каким вы запомнили этот день?
— Этот день навсегда останется в моей памяти, в моей истории. Все началось за два или даже за три дня до этого. 21 февраля я только закончил зимний фототур в Исландию и не мог вылететь оттуда три дня, потому что в Исландии бушевали ураганы. Выйти на улицу было не возможно — тебя просто сносил ветер — и ничего не летало. А у меня в Украине, в Киеве, живет лучший друг со своей семьей. У них четверо общих детей, но в Киеве было только трое. Все последние месяцы я говорил своему другу Антону уезжать оттуда, но в долгих беседах мы соглашались, что Путин как всегда потреплет всем мозги и нервы, в конце концов что-нибудь для себя выторгует и уйдет. Мы были в этом уверены. 21 февраля был мой день рождения, я справляю его с клиентами из фототуров в отеле, они тоже не могли улететь, и тут на пресс-конференции выступил Байден и сказал одну фразу: «В ближайшие дни русская армия зайдет в Украину». Он разворачивается и уходит, но кто-то из журналистов его догоняет: «Вы в этом уверены?», и он оборачивается и говорит: «Я абсолютно уверен». Он это сказал настолько уверенно, что мне стало не по себе. Я понял, что это точно будет. Я очень быстро набрал Антона и сказал ему: «Антон, приезжай ко мне». Он сказал: «Да нет, зачем? Это все так…» Так как это правда один из самых моих близких друзей, я ему сказал: «У меня сегодня день рождения. Завтра ты, надеюсь, прилетишь, я тоже завтра прилечу, и мы справим мой день рождения. Ты в Прагу летаешь 10 раз в год — просто прилети ко мне на день рождения налегке. Если ничего не случится, то через недельку улетишь, а мы отлично проведем время». Он сказал, что это хороший аргумент, и купил билеты на 22 число. Он прилетел 22-го, я прилетел в ночь с 22-го на 23-е, и 23-го мы отметили день рождения с семьей моего лучшего друга. Мы выпили, все было очень хорошо, а утром его разбудила жена фразой: «Киев и Украину бомбят. В Украину вошли войска». Я сразу стал думать, что делать. К большому сожалению, у меня через пару дней был фототур в карнавальную Венецию, люди уже были с билетами, я не мог это отменить, поэтому я поехал туда. Это было тяжело, но тур был пятидневный, я должен был его провести, потому что туда летели люди со всего мира, а причины его отменять не было. Поскольку я говорил со всеми своими друзьями о том, что мы должны что-то делать, там мне пришло сообщение от бизнес-партнера: «Есть помещение на 500 квадратных метров, я готов тебе его отдать на два года. Делай, что нужно для беженцев». Дальше моя послевоенная жизнь приобрела определенный смысл. Я нашел людей, которые уже начали делать шелтеры для беженцев, эта организация впоследствии стала называться «Дом Добра», мы заключили договор с моим партнером об аренде помещения на два года, а дальше я пришел в абсолютно пустое помещение и в течение двух с половиной месяцев, с помощью фейсбука и добрых людей построил шелтер для 72 беженцев. Он был для женщин и детей, и закрылся всего пару-тройку месяцев назад, потому что прошло два года и мы должны были отдать помещение. Почти два года там жили около 70 человек — многодетные семьи, женщины с детьми. Я занимался в основном только этим, но так же я открыл свой благотворительный фонд и стал собирать деньги на него. Я до сих пор поддерживаю его как могу. Вот такое было начало войны. Если говорить про эмоции, то у меня была очень сильная злость, потому что я тоже гражданин этой страны. Он ведь напал на Украину от имени нас всех. Мне хотелось сделать максимум для того, чтобы это либо предотвратить, либо каким-то образом помочь украинцам. Это все, что я мог сделать. Пока мы строили шелтер, мы параллельно искали просто жилье для беженцов. Представляете, каким потоком они сюда прибывали? Чехия — это страна, которая приняла на душу населения больше всех беженцев. Поток был сумасшедший, поэтому во время стройки мы параллельно искали жилье всей командой, всеми, кто нам помогал. Я точно знаю, что мы нашли жилье более чем тремстам людям за то время. Я просто работал, чтобы помочь Украине.
Расскажите побольше о вашем общежитии. Как в него попадали беженцы?
— К нам распределяла KACPU, она знала нашу капациту, знала, сколько людей мы можем принять. Мы работали вместе с магистратом Праги 8 и KACPU, вели таблички в фонде «Дом Добра», который это обслуживал. Он получал деньги от магистрата за убытованных беженцев, а денег нужно было много, потому что это были очень большие платы. Мы платили за воду, электричество и тепло зимой на 70 человек, плюс постоянно собирали и отправляли машины в Украину со всяческими продуктами, одеждой для фронта. Кого нам давали, того мы и распределяли, мы никого не выбирали. Единственное что — у нас было правило, чтобы к нам не отправляли мужчин, в силу нашей специфики. У нас было достаточно санузлов, душей и прочего, но не было никакого желания и смысла разделять все это на мужское и женское, ведь это всегда осложняло существование, поэтому мы попросили, чтобы у нас были только женщины и дети. Для детей мы организовывали очень много всего: была школа чешского языка, занятия по керамике, художникам и искусству. Волонтеры приезжали отовсюду: была прекрасная женщина из Японии — Чикако. Где она меня нашла — я не знаю, просто написала мне в Фейсбуке. Она привозила деньги, донаты, занималась с детьми. Ещё приезжала прекрасная семья Дэвида из Америки — трое детей и отец — и тут я тоже не знаю, как они меня нашли. Они месяц как на работу каждый день ходили к нам в шелтер и учили детей английскому, играли с ними. Детям было очень важное внимание, потому что их мамы работали с утра до вечера. То, что платила Чешская республика — это здорово, но этого совершенно недостаточно для того, чтобы выжить, поэтому мамы работали. За детьми следили либо другие мамы, либо волонтеры. Детям очень нужно было внимания, им нужно было, чтобы кто-то с ними играл в футбол, кто-то ими занимался, и было много волонтеров, которые это делали, и всех их я благодарю. К сожалению, всех не перечислить, Чикако и Дэвида я вспомнил, потому что это совершенно посторонние люди, пришедшие через фейсбук, но все мои друзья из Праги так или иначе участвовали и помогали, и их просто не перечислить. Я сейчас три минуты буду перечислять только имена и фамилии. Помогали все кто мог всем, и это, конечно, не моя заслуга, а заслуга тех, кто был рядом.
Можете рассказать истории беженцев, которые вам особенно запомнились?
— Самая маленькая девочка, которая у нас жила — это Рита, и она была практически новорожденной, когда приехала. Она приехала с бабушкой, мать от нее отказалась, а бабушка не говорила по каким причинам. Мы все им помогали больше всего, потому что бабушке глубоко за 60, а тут новорожденный ребенок. Потом бабушка уехала и ее не было целый месяц. У нас с Женей, мы уже тогда встречались, даже появилась такая мысль: «Может, удочерить эту девочку?» Понятно, что это невозможно быстро сделать, но мы должны были заявить государству о том, что сейчас у этой девочки никого нет. Однако все женщины в шелтере сказали: «Все нормально, мы с ней на связи. Она говорит, что просто не может выехать, но она приедет. Мы ей верим и все сделаем. Мы будем помогать и кормить её». Мы носили молоко, какие-то вещи, и в итоге бабушка приехала. У нее действительно классная бабушка, она сказала: «Я ее никому не отдам. Она будет моя». И Рита росла у нас прямо на глазах, она научилась ходить, научилась бегать в бегунках. Эта девочка сильного характера, она всеми командовала, но все ее любили. Есть множество историй с разрушенными домами, есть множество историй от семей фермеров, у которых, когда заходили солдаты, все отбирали и угоняли — трактора, тележки, все что угодно. Они разбирали комбайны на запчасти, чтобы их не увозили. А у них в Запорожье классные комбайны. Может быть, это была какая-то программа, может быть, это просто были классные фермеры, которые хорошо жили. У них были классные комбайны с GPS, и они рассказывали, что следят за ними, а те уже стоят в Грозном. Для них это трагедия, потому что многие копили на эти комбайны всю жизнь, залазили в кредиты, чтобы делать свое дело. Есть много разных историй.
Замечаете ли вы, что у людей накопилась некоторая усталость от войны и для многих она стала просто неким обыденным фоном?
— С этим ничего не сделаешь. Война обрела для всех некую нормальность, наверное, и для украинцев в том числе. Это странный процесс, ведь, не будем это отрицать, эта война очень странная — наших с вами соотечественников она практически не касается. Нормальные люди понимают, что все плохо: «Да-да, мы понимаем что все плохо». Я их спрашиваю: «У вас это хоть как-то чувствуется?» — «Никак, вообще не чувствуется. Мы как жили, так и живём, просто понимаем, что это где-то происходит». Где-то, да? Сейчас для Курской и Белгородской областей это уже не где-то, но эта война все равно немножко странная. Украинцы гибнут, но все, кто приезжает в Киев, говорят, что там, в целом, идет обычная нормальная жизнь. Отсюда и появляется это привыкание, даже, может быть, равнодушие. Безусловно, уже через полгода нам перестали помогать так, как помогали в начале. Когда я это все только строил, я публиковал все в Фейсбуке, и мне присылали очень много денег. В течение месяца я собрал, может быть, 30-40 тысяч долларов, что дико помогло. Я до сих пор отправляю деньги в фонд «Деренівка за мир». Мария Вайцеховская — прекрасная женщина-волонтер, я с ней сотрудничаю с самого начала войны, и вот она не устает, она каждый день что-то делает. Она раз в неделю присылает фуру, мы ей грузим то, что нужно для фронта и для беженцев. Чаще всего еду или матрасы, с чем нам здорово помогают. Иногда ребятам на фронт даже нужны какие-то телевизоры, сухие бульоны или просто конфеты — они же этого всего там не видят. Кинешь клич: «Ребята, давайте сбросимся», а у меня счет открытый, понятно куда я трачу деньги — на благотворительный фонд. И сколько я соберу? Не знаю, пять-шесть тысяч крон, которые пришлют неравнодушные люди. Это тоже хорошо, но уже нет никакого запала. Остались буквально единицы людей, которые уперто продолжают работать. Спасибо им, они молодцы и делают огромную работу. Волонтеры делают совершенно потрясающую работу.
Зачем Путину эта война?
— Это, может быть, дилетантское мнение, но я думаю, что это потому, что ему очень легко сошел с рук Крым. Мир поворчал, навесил какие-то санкции, но все быстро приняли статус-кво, и это никого не интересовало. Он подумал, что точно так же будет и с Донбассом, с Луганском, с Донецком и, возможно, удастся очень быстро и бескровно оттяпать еще каких-то территорий. Потом он думал либо посадить там свою власть в виде нашего «друга» Януковича — совершеннейшего урода — либо быстро оттяпать территорий, а потом пойти на попятную, чтобы пережить санкции, но обрасти новыми территориями и стать этим самым «собирателем земли русской». Но все не получилось благодаря прекрасному, мужественному и сильному украинскому народу. А как закончить эту войну? Проиграть, а это значит потерять авторитет и силу. Он же всегда врет, всегда все переиначивает и сажает тех людей, которые говорят, что успехов нет. Он закрывает рты и работает над картинкой, а тут все остается без вариантов: любое окончание войны приведет к окончанию его власти, если это не суперуспешное завершение, а суперуспешного завершения уже нет. Да, какие-то территории он захватил, но это совсем не то, о чем он говорил. Он не захватил целиком ни Луганскую, ни Донецкую области, а сколько людей он потерял… Люди все же не дураки, они умеют читать и понимать хоть что-то. Это патовая ситуация, которая, как мне кажется, закончится либо вместе с концом Путина, либо закончится волей Америки. Но только эта воля может быть двоякой. Я не фанат Трампа, но он действительно способен закончить войну, правда этот конец не будет хорош для Украины. Он вынудит всех на сохранение сегодняшнего статуса-кво, у него есть для этого средства. Украине он скажет: «Я больше не дам вам ничего», а Путину он скажет: «Я дам им все, если вы будете продолжать, и выпишу им все разрешения, которые Байден не дает сейчас». И все закончится, но это не будет хороший конец. Либо, если у Камалы характер будет не такой жиденький, как у Байдена, то она может подписать разрешения бить по военным аэропортам и бить далеко, что тоже может быстро все закончить, ведь сейчас этого разрешения очень не хватает. Только Америка может сейчас это закончить. В Европе ни у кого нет достаточно сильного характера. Макрон в одно время немного воспрял, чуть-чуть помахал шашкой, но быстренько ушел в тень — создал себе так пиар. Шольц — это, по мне, абсолютно безвольный лидер. Те, кто сейчас в Великобритании — тоже безвольные лидеры: они понимают, что Путин не силен, что для них угроз нет, и поэтому делают из этой войны бизнес. Кто-то делает бизнес, кто-то пиарится, но все кричат: «Мы с вами до конца». Так дайте оружие и ракеты, разрешите их использовать. Украинцы никогда не бьют по детским больницам, по гражданскому населению. Но нет, «мы не можем себе этого позволить» и вся эта макиавеллиевская европейская политика просто не дает этой войне закончиться.
Чего вы боитесь больше всего?
— Я мало чего боюсь. Больше всего я беспокоюсь за здоровье, жизнь и счастье моей семьи и детей. Зная безумство Путина, я, хоть и не верю, но боюсь того, что он включит ядерное оружие. Это сейчас, наверное, самая страшная угроза. Но я думаю, что мир послал ему достаточно понятные знаки, что это может плохо для него закончиться. Я думаю, что при всем своем безумстве, он остается той же прагматичной сволочью, что ни о ком кроме себя он не думает. Но я не живу страхами, ведь страх парализует человека, а у меня нет возможности быть парализованным. Я всегда живу по принципу: «Какая бы ни была ситуация — что-то делай. Не рефлексируй, не думай, а делай».
О чем вы мечтаете?
— Я мечтаю, чтобы мир вернулся к спокойствию. Я мечтаю продолжить путешествовать и заниматься своим любимым делом, встречать новых и прекрасных людей. Фотографы — это, в большинстве своем, безумно красивые люди, которые становятся мне друзьями после наших совместных туров. Я хочу путешествовать со своим сыном и женой, я хочу учить сына всему, что я умею. Я хочу жить в свободном мире без страхов и переживаний. Я хочу увидеть страны, в которых не был. Я видел очень много стран, но до сих пор не был в Северной Америке, и у меня есть огромный виш-лист того, что можно там посмотреть. Я хочу, чтобы чистое творчество приносило мне достаточно денег для жизни. Сейчас, к сожалению, оно не приносит достаточно. Я хорошо продаю свои работы, но не так много, как хотел бы. Я хочу быть максимально рядом со своей семьей.
