«Мне стало стыдно говорить, что я политолог»
Нам написала Людмила (имя изменено) из Москвы, ей 22 года, и год назад она закончила бакалавриат направления «политология». Людмила пойти в политику, чтобы «хоть как-то повлиять» на свою страну, но больше не видит будущего в своей профессии.
— Когда друзья спрашивают меня, почему не работаю по специальности, отвечаю «сначала магистратура, а пока хочу год отдохнуть». Лгу и не жалею, потому что правда пугает даже меня.
Стоит немного объяснить, как строится карьера политолога. Есть два основных варианта — или ты носишься год-два с хвостиком за депутатом за бесплатно, или с помощью связей, чаще всего тоже за «спасибо». Для меня оба эти варианта равносильны вылизыванию задницы нынешнего режима. Я слишком добрая, слишком правильная, и прекрасно понимаю, что меня там просто сожрут.
Помню 24 февраля отчетливо — я просыпаюсь от того, что мать кроет брата матом по телефону. Открываю новости за завтраком. Первая секунда — шок. Еду на практику, постоянно обновляю ленту Твиттера, и в какой-то момент поднимаю голову, и вижу эти пустые лица вокруг. В офисе, на практике тоже говорят о войне, но больше нейтрально, обсуждая насущные дела. Кто-то жаловался, что они новый кухонный гарнитур из Икеи заказали, и волновались, что из-за ухода сети с рынка, они его не получат. А у меня все мысли в голове, что где-то там, в другой стране, люди друг друга убивают из-за одного психопата, который до власти однажды дорвался, у которого мания величия.
После практики это в универе обсуждали — тогда меня поразила фраза кого-то из одногруппников: «этим хохлам так и надо». Хотелось сказать: «А что надо-то? Войну надо? Назовите хоть одного человека, заслужившего проснуться от того, что во двор прилетела ракета? В чем виноваты обычные граждане, такие же как и мы?»
Когда я осмелилась высказаться, девочка с международных отношений, беженка с Донбасса, кричала мне в лицо: «Ты знаешь, каково это, просыпаться от бомбежки?» Нет, не знаю. Но это не повод искренне радоваться тому, что другие люди умирают. Не повод восторгаться.
Мы же дети, воспитанные на рассказах бабушек и дедушек, переживших Великую Отечественную. Нам твердили, что лучше худой мир, чем война. Мы политологи, и хоть студенты, но в среднем должны разбираться в происходящем лучше остальной части людей. Все эти 4 года нам вдалбливают знания, готовят к тому, что однажды мы займем места тех, кто сейчас в госаппарате. Нам говорили, что мы — будущая элита. Знаете, хреновая она какая-то. Не умеющая думать и анализировать в отрыве от эмоций.
Отъедьте на электричке в область, посмотрите в окно. Вы сразу увидите, как живут люди — уже за Одинцово есть дома в аварийном состоянии, засранные мусором, гнилые деревянные домики, где живут старики, которые едва ходить могут. В Калужской области не у всех есть канализация — люди ходят на улицу по нужде; газ проведен по деревне, а у людей нет денег, чтобы проложить эту трубу себе на участок. В других регионах еще хуже… Это то Путинское величие, о котором нам говорит в ящике Соловьев?
Удивительно, как люди не видят лжи. Не могут сопоставить даже элементарную статистику, сделать свои выводы. Только слышат, и повторяют.
В семье у нас шутка пошла: «Прадеда за пацифизм расстреляли, а нас — посадят». Брат у меня штраф получил, отсидел мобилизацию на даче. Его девушка отсидела 15 суток за митинг, получила штраф. Все остальные родственники высказывались против, но ничего более — просто могут потерять работу из-за своего мнения.
Есть такой прекрасный рассказ «У меня нет рта, но я должен кричать». Этот рассказ описывает меня за последние два года. Я была на митингах в поддержку Беларуси, когда арестовали Навального, когда началась война. Я выходила гулять и кормить голубей несколько раз за время войны, и убийство Алексея сильно пошатнуло мое ментальное состояние.
Мне стало стыдно говорить, что я политолог. Что раньше я бы пошла в политику, чтобы хоть как-то повлиять на страну, но уже никогда не пойду. Возможно, однажды в далеком будущем, на старости лет, я напишу книгу, где выскажусь обо всем со стороны, чтобы потомки не повторяли наш путь. Сейчас я могу лишь ходить на митинги, возлагать цветы и ждать того момента, когда понадобится каждый, кто верит в светлое будущее России.
У меня не осталось ничего, кроме отчаяния и надежды.