«Для него телек — рупор правды»

Роман — маркетолог и PR-специалист из Москвы. После начала войны он задался целью вывезти семью из России. Сначала это привело к ссоре с отцом. А накануне вылета в Аргентину Роман узнал, что супруга с двумя дочерями остаются в России. В Буэнос-Айресе он продолжает работать удаленно в российской фирме, занимается с психологом, ведет канал об эмиграции Dad Breaking Bad. Мечтает увидеться с детьми.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Рома, я занят в сфере маркетинга и связи с общественностью. Работаю в российской компании.

Почему вы уехали из России?

— Идея эмигрировать была давно, но новый смысл она обрела в 2014 году, когда случился крымнаш. С 2014 года я не переставая, минимум раз в месяц, а то и чаще, долбил свою жену в темечко, что надо уезжать. Я ей скидывал статьи о наших экспатах, живших в Австралии. В основном я смотрел в направлении Австралии и Новой Зеландии. Скидывал YouTube-ролики, ездил на встречи эмигрантов, периодически приезжавших в Москву. В общем, так или иначе, я думал об эмиграции. После 24 февраля случилось то, на что я не решался многие годы. Я понял, что больше жить здесь нельзя, что это просто невыносимо. В моей жизни с экономической точки зрения на тот момент ничего не поменялось. Наверное, причиной того, что я долго не решался уехать, было то, что от сытой жизни не бегут. Но иногда моральные принципы и идеология перевешивают, и 24 февраля так и произошло. Я понял, что больше не могу здесь находиться.

Вы проявляли свою гражданскую позицию до начала войны?

— Четкая позиция была, но проявлял ли я ее? Я считаю, что недостаточно. Даже скажу, что не проявлял. Я был скорее диванным воякой — бухтел в соцсетях о том, как ужасно стало жить. На Болотной, на Сахарова, на Оккупай Абай и прочих я активности не проявлял, о чем сейчас жалею. Я постоянно находил причину, почему я не могу. Наверное, отчасти это было из-за пагубной мысли, что там всё решат без меня, что если один я не дойду до условной Болотной, то ничего не произойдет.

Как изменилась ваша жизнь после 24 февраля?

— 24 февраля кардинально изменило мою жизнь. У меня есть две даты, которые разделили её на «до» и «после». Сейчас я общаюсь с вами из Буэнос-Айреса, Аргентина, где живу уже почти год. 26 августа 2022 года я уехал в Аргентину. Эта дата — второе событие, разделившее мою жизнь на «до» и «после». Почему? Мы должны были уехать вчетвером. Моя семья осталась в России: моя теперь уже бывшая жена и двое детей — дочери 10 и 8 лет. 24 февраля первой мыслью было как можно скорее отправить семью из России. Благо, у моих родителей есть квартира в Болгарии, где дети проводили каждое лето с 2014 года. Там была готовая инфраструктура для детей, так что это не было бы бегством куда глаза глядят. 24 февраля мы с женой стали это обсуждать. Точнее, я пытался обсуждать, а она пресекала эти разговоры. Она говорила, что никуда без меня не поедет. 27-го февраля была кульминация наших споров — тогда наш солнцеликий заявил о том, что хочет расчехлить красную кнопку и тревожный чемоданчик. У меня все ёкнуло. 28 февраля я написал жене из офиса: «Ты можешь делать все, что угодно, а я приезжаю домой и покупаю вам билеты до Стамбула». Придя домой, я обнаружил, что жена выкрала из тумбочки загранпаспорта для того, чтобы я не купил билеты. Она не собиралась ехать. На полтора месяца мы стали жить как чужие люди в одной квартире. Даже, по-моему, особо не здоровались. Я взял паузу. За эту паузу мой друг улетел в Аргентину. Он прилетел 6 апреля 2022 года, а 7 апреля — за сутки — он понял, какая Аргентина замечательная страна. Это сказано немного с сарказмом, ведь он весьма восторженный товарищ, а одного дня правда недостаточно, чтобы что-то понять о стране. За сутки он вкусил все прелести Аргентины и на все лады стал ее расхваливать. 8 апреля я не спал, а гуглил, и, прочитав тонны материала, я понял, что «Симпсоны летят в Аргентину». Но жена сказала: «Нет, я не поеду». Тогда я плюнул и сказал: «Слушай, я жду тебя с 24 февраля. Ты на любые мои компромиссы отвечаешь отказом, поэтому давай сделаем следующим образом: 1 июня дедлайн, когда ты говоришь мне, летите вы или нет. В любом случае я куплю минимум один билет. Если вы летите, мы покупаем билеты на всю семью». 1 июня жена сказала “Нет”. Я купил билет и скинул ей выписку со счета, что всё оплачено, вот билет, он невозвратный, а я улетаю. Она пришла в слезах и стала говорить: «А как же мы, как же дети?». Я говорю: «Сам не знаю, но я здесь находиться больше не могу». Через 2 недели после этого разговора она сказала: «Бери билеты и нам». Мы стали активно собираться. На тот момент я активно занимался с репетитором испанским языком, с ним же стала заниматься и моя жена. 26 августа в час ночи у меня был самолет, 25 августа в 11 вечера меня должен был отвезти друг в сторону аэропорта. Утром 25 августа, где-то в 10, жена, выйдя из дома, написала в WhatsApp сообщение, что она и дети не летят. Я был максимально разобран, и весь полет, благо он очень длинный, думал о том, что я делаю. Что я нахрен делаю? Зачем я куда-то лечу без семьи? Что я буду один там делать? Но сразу хочу обмолвиться и расставить все точки над «i». Мне, кстати, чтобы это осознать, потребовался почти год. Я не хочу делать из себя жертву, а жену винить во всех смертных грехах и делать из нее какую-то дрянь, которая меня предала. За 15 лет совместной жизни, 11 из которых в браке, я натворил много разных дел. Называя вещи своими именами — я был тиран и деспот в своей семье. Если бы не это, думаю, у жены не было бы и мысли о том, лететь ей или нет. Я думаю, что сам создал эту ситуацию.

Вы продолжаете поддерживать детей материально?

— У меня были мысли о том, чтобы прервать источник финансирования. Я даже находил этому объяснение: я считал, что если буду давать им деньги, то они никогда не улетят. Мне было важно, чтобы они улетели не для того, чтобы быть вместе одной семьей. Уже было подозрение, что эту разбитую вазу не склеить. Я предлагал оплатить все билеты, проживание — всё за мой счет, только подальше оттуда. Я правда боялся большой войны. Но, слава богу, это были просто эмоциональные вспышки. Ответ на ваш вопрос — да, я продолжаю давать деньги. Это само собой разумеется.

Изменились ли отношения с родственниками после начала войны?

— Они изменились ещё после 2014 года. Мой папа старой закалки, у него разница в возрасте с моей мамой — 13 лет. Он 1947 года рождения и всегда вздыхал по совку. Всегда. У меня было весьма беззаботное детство, и меня постоянно куда-то возили — летом на море меня возили дважды. И когда мы с папой ехали в какую-нибудь Понизовку, он каждый раз вздыхал и говорил: «Такую страну просрали! Такую страну просрали! Почему это украинское?» У него куча друзей-украинцев. Я тогда не особо что-то понимал, но говорил: «А чего вздыхаешь-то? Ты со своим российским паспортом можешь приехать в условный Севастополь. Какие у тебя с этим проблемы?» Точнее, мог до 2014 года. Крымнаш лег на благодатную почву воздыхания по совку, он как будто бы «восстановил справедливость». Какую-то справедливость у него в голове, ведь в незапамятные времена Крым был местом русской воинской славы. Я вообще не очень понимаю, что нам с украинцами делить. Мне кажется, можно было бы прекрасно существовать по типу ЕС — каждая страна автономна, при этом есть общий союз, общая валюта и так далее. А в 2022 году, в марте, когда я озвучил свое решение уехать всей семьей в Аргентину, он сказал: «Только через мой труп. Я сдам тебя либо в ФСБ, либо в психушку, потому что ни один нормальный человек в здравом уме не будет о таком думать». Мне всегда казалось, что мой отец со здоровым скепсисом — не просто не доверяет информации, но и проверяет ее. Он так относился ко всему. И то, что он так слепо и рьяно поверил телеку, я, наверное, списываю на его возраст: он уже человек немолодой, для него телек — это рупор правды.

Как вы отреагировали на угрозу отца?

— Я не мог поверить, но в то же время понимал, что это было сказано в запале, а зная себя и что я могу в запале наворотить, я просто не придал этому значения. Я не поверил, что он готов сделать это всерьез. Я стал аккуратнее с ним общаться до, наверное, июля, а после просто его заблокировал.

Вы до сих пор не общаетесь с отцом?

— Я разблокировал отца и написал ему большое сообщение, разбитое на две части. Первая часть была о том, что я считаю это, это и вот это неприемлемым. Я не могу понять, как он общается со своими украинскими друзьями, оставшимися жить в Одессе. Чтобы вы понимали: с другом папы того же года рождения, что и он — дядей Костей — общаюсь я, а не папа. Хотя по возрасту мы ни разу не друзья. Я удивлен терпению дяди Кости — он по-прежнему считает моего папу адекватным человеком, несмотря на то, что услышал много всего интересного: у них там, оказывается, националисты, у них прижимают русскую речь, а русские сапоги топчут их землю для того, чтобы восстановить какую-то справедливость.

Для вас эмиграция — это форма протеста?

— Я считаю, что не вправе делать такие резкие заявления как минимум потому, что продолжаю работать на российскую компанию, и благодаря российской компании, которая отпустила меня на удаленку, я имею средства к существованию в Аргентине. Такая себе ситуация, как будто я весь из себя белый и пушистый, во всем белом. После 24 февраля мне стало невозможно жить в стране. Почему? Потому что, оставаясь в стране — говорю исключительно за себя — я как будто бы поддерживаю то смертоубийство, которое происходит в Украине и на сопредельных территориях Белгородской области.

Вы продолжаете платить налоги в России. Не думали сменить работу?

— Мне не хочется быть приспособленцем: «Я честных правил, но при этом продолжаю башлять на танки своими налогами». Если честно, пока я не знаю, как решить эту проблему, и тому есть несколько причин. На деньги, которые я получаю, я не только живу, но и отправляю их семье. Ещё нужно понимать, что решение уйти с работы касается не только меня, но и моего работодателя. Придя 2 июля к руководству и сказав: «Я купил билеты и уезжаю в Аргентину всей семьей», я был морально готов стать безработным. То, что мне сохранили работу, сохранили зарплату, полностью перевели на удаленку, смирились с моими 6 часами разницы во времени — для меня очень дорогого стоит. Я очень благодарен своей компании за это. Помимо глобальной истории: «Мои деньги в виде налогов уходят на военно-промышленный комплекс», это еще и более частная история о людях из этой компании. Не случись этого, не знаю, смог бы я уехать, и если смог бы, то как скоро. Хотел бы я не платить налоги в России? Да, хотел бы.

Вы принимаете участие в помощи украинцам?

— Так получилось, что я работал в российском офисе компании Bosch, в котором было очень много ребят из Украины. Я стал им писать, спрашивать, как дела, где они. Кто-то уже был в бегах, кто-то был в Румынии, кто-то пересекал границу с Польшей. Я предлагал им нашу квартиру в Болгарии. Это была попытка решить вопрос с кровом хотя бы для конкретных людей. Кто-то отказывался принимать эту помощь, кто-то говорил со мной на ножах, кто-то вообще отфрендил. Это, наверное, была моя единственная активная попытка как-то поучаствовать и помочь. У меня есть знакомые, делающие донаты ВСУ. Я против этого, потому что не хочу донатить на убийство людей. Для меня и с той, и с другой стороны — люди. Я не хочу поощрять смертоубийство. Месяц назад я состриг дреды. У меня сейчас осталась одна единственная дредина. При чем тут дреды? Это самая пацифистская причесок из всех возможных. Я до мозга костей пацифист. Я не хочу поддерживать что-либо милитаристское. Я проводил параллель с «Тихим Доном». Например, мой старший брат повесил букву «Z» у себя на аватарке в Фейсбуке. Если дело дойдет до гражданской войны, то мне нужно взять вилы и пойти против отца? Или против брата?

Кто виноват в этой войне?

— Мне абсолютно понятно, где зло, а где добро, где люди сражаются за свою независимость и за свою страну, а где люди под гипнозом зомбоящика или ведомые барышами — им же платят за это, нашим воякам. Уж не знаю, чем они руководствуются, кто-то может быть и идеологией, но для меня вырисовывается абсолютно четкая и ясная картинка — кто плохой, а кто хороший. К сожалению, мы здесь плохие. Разумеется, Россия виновата на 100%, но при молчаливом или не очень согласии, при бездействии, при апатии мирового сообщества. Я уверен, что даже очень большой ложкой не расхлебать того, что мы наворотили. За одно поколение точно не расхлебать.

Вы ощущаете свою личную ответственность за происходящее в Украине?

— Конечно, я ощущаю свою личную ответственность. Я ощущаю свою ответственность за то, что не проявлял достаточно активную гражданскую позицию, за то, что просто подтрунивал над отцом, когда он смотрел телек, вместо того, чтобы выключить и сказать: «Окстись. Вот, прочитай, нету никаких распятых мальчиков». Легче всего сказать, что я не выбирал Путина. Я правда ни разу за него не голосовал. Очень просто спихнуть ответственность, сказать: «Я не при делах, и моя хата с краю». Я очень люблю свою страну, но ненавижу государство, как у группы «Люмин». Я не поддерживаю то, что сотворило государство, но я чувствую свою причастность.

Что могут сделать уехавшие, чтобы война поскорее закончилась?

— Активная часть населения, которая могла составить оппозиционное движение, в основном уехала. Они решают свои насущные проблемы. За этот год я уже успел дважды подумать о самоубийстве, хотя до этого никогда об этом не думал, считал самоубийц слабыми людьми, которые не в состоянии решить свои проблемы по-другому. Я уже успел капитально посидеть на наркотиках и еле-еле слезть с этого дерьма. В общем, в моей жизни много чего произошло, и сейчас мне просто не до этого. Предположу, что многие, попав в чужую среду, в чуждую культуру, решают свои насущные проблемы. Им не до новостей. Ещё я верю в пессимистичный сценарий: когда путинскому электорату нечего будет жрать, когда в холодильнике шаром покати, когда так будет на протяжении какого-то времени, тогда они смогут задуматься и найти причинно-следственные связи: «А почему у нас так плохо? А может быть поэтому?» Люди будут в таком отчаянии, что им станет нечего терять, и космонавты в масках и с дубинками будут уже не указ. Случится условный майдан. Вот и все.

О чем вы мечтаете?

— Сейчас я мечтаю только об одном — увидеться с детьми. Я должен был с ними увидеться вашим летом, нашей зимой. Не получилось. Я не видел их уже год, и надеюсь, что смогу хотя бы в декабре-январе увидеться.

Вы хотели бы вернуться в Россию?

— Я уезжал с мыслью, что это поездка в один конец. Предположу, что могут быть обстоятельства, из-за которых я буду вынужден вернуться, но на непродолжительное время. Скорее всего, это обстоятельства очень неприятного толка, например, смерть близких. И то я крепко задумываюсь — ехать или нет. Я буду искать возможности вывезти свою семью, но, наверное, я уже смирился с тем, что они не уедут.