«Нам предстоит принять, что фашисты теперь — это мы»

Нам написала Карина (имя изменено), ей 27 лет, работает кадровиком в организации, обслуживающей некоторые промышленные предприятия в России. Карина рассказывает о том, как разговаривала с парнями, вернувшимися с войны. Делится своими мыслями о вине, пропаганде и бессилии что-либо изменить, пытаясь найти ответы и осмыслить происходящее вокруг.

— Этот текст я пишу, чтобы выговориться и хоть немного заглушить ту боль, с которой приходится жить последние два года, 24/7. Я живу в том регионе России, где назвать себя русской могу лишь с натяжкой. Именно это меня немного выручает (спасибо немецким и украинским корням). Я чувствую невероятную боль, меня трясет, когда я вижу российский флаг, я часто не могу контролировать свои эмоции, когда общаюсь с z-общественностью. И главное — чувство вины за то, что никак не могу этому кошмару противостоять.

К своему большому стыду, при текущей ситуации мной было допущено две большие ошибки. Первая — как мне казалось, при царе (по имени его больше не называю) не могло случиться войны, и то, что он воровал, не казалось чем-то критичным, главное ведь — чтобы войны не было. Ну и второе, что невероятно сложно принять, — это то, что я абстрагировалась от всего, что связано с войной, после ее начала, понимая, что моя страна совершила непоправимую ошибку. 

Но вот проходит примерно полгода. В тот момент я подрабатывала в клубе. С войны по ранениям и в отпуска начинают приезжать кадровые военные, и я слышу от них, какие зверства происходят на оккупированных территориях. Никто из них не считает себя героем. Это были совсем молодые парни, которые подписывали контракт, потому что там можно мыть асфальт и получать за это деньги. Один вернулся по ранению, и по его рассказам, он пытался потратить деньги, лишь бы их у него не было. Он говорил, что лучше сядет в тюрьму, чем вернется снова туда. В тот момент как раз бомбили Мариуполь, и он говорил: не верьте телевизору, там нет и 10% правды, от города ничего не осталось, и это они же сами его и бомбят. 

Я начинаю погружаться в тему войны и натыкаюсь на видео, где женщина рассказывает, как она с двумя детьми находилась в Мариупольском драмтеатре. Для меня это стало диким потрясением, я чувствовала невероятную беспомощность, плакала… Сейчас я с большой болью воспринимаю каждый удар по Украине, а еще большую боль приносит осознание того, что это становится рутиной. Мне сложно передать свое состояние, ведь многие люди, окружающие меня, считают выдуманными эти проблемы, что все это происходит где-то там, далеко, и не должно их касаться. От этого становится еще тяжелее.

Я всегда интересовалась историей Второй мировой войны, писала работу на тему украинского национализма. И разбираюсь в этих вопросах явно лучше рядового z-ника. Так вот, идеи эти я не разделяю, но если человек зомбированный хоть немного почитает историю данного движения, он сразу поймет, по какой причине украинцы сплотились вокруг этих самых идей после начала войны. До ее начала таких людей в Украине было не так уж и много, примерно столько же, сколько националистов и в России. И да, одно из самых неприятных для меня — это то, что с экранов нам рассказывают, что все украинцы — фашисты и бандеровцы. Сразу становится интересно: как тогда мой прадед-украинец погиб в 1942 году, сражаясь с фашизмом на стороне Красной армии?

Следующая историческая справка. В 2014 году Донецк и Луганск захотели отделиться от Украины и войти в состав России (всем известно, что не без помощи России, но опустим этот факт), началось АТО. Так вот, представим: исторически немецкий город Калининград решил, что больше не видит своего будущего в России и хочет вернуться в родную гавань. Что же сделает наш царь?

Ну и главное — почему жертвы пропаганды думают, что если царю можно бомбить детскую больницу и далеко не только ее, то ответа не последует? (Оговорюсь, что мне жаль и украинцев, и мирных жителей со стороны РФ.)

Мое близкое окружение моего возраста чаще антивоенное или отстранено от войны, но родители и старшие родственники — отдельная боль. Мама пытается меня понимать, но все же пропаганда делает свое дело, и далеко не каждый человек может принять тот факт, что его армия творит такие зверства. А вот папа и бабушка окутаны пропагандой. Хотя, наверное, и не на сто процентов: к украинской музыке, играющей в моей машине, все относятся спокойно.

Получилось все как-то скомкано, но в голове все переворачивается, и получается только так.

Еще в 2014 году я ездила в Германию по обмену, и тогда у наших стран все было не так уж и плохо, мы были весьма дружны. А сейчас скатились в какое-то средневековье. Наши нищие граждане, ни разу не видевшие ничего дальше своей улицы, смеются над тем, как замерзнет Европа. Но пусть они не переживают: не замерзнет. Они не привыкли устраивать дома пекло, а в комфортной температуре они и без нашего газа спокойно проживут.

Я пытаюсь верить в то, что режим падет, и жизнь в России нормализуется. Но нам предстоит пройти невероятно тяжелый период принятия того, что фашисты теперь — это мы, осознать те зверства, которые наша армия творила на чужой земле, раскаяться в том, что мы ничего с этим не попытались сделать.

Хотелось бы добавить: в связи с моей работой я могу наблюдать, что мобилизация не окончена. Она есть, пусть и не в таких масштабах, как это было изначально, но она есть. Когда начались действия на территории Курской области, снова появились некоторые движения, и это тоже угнетает.