«Потом половина из вас умрет, а половина калеками останется»

Изображение создано с помощью нейросети

Тата живет в сибирском городе-миллионнике. 46 лет, двое детей, пережила тяжелый развод. Работает менеджером отдела экономики и внешних связей в компании, которая еле выживает, потому что производит товары на экспорт, а он практически невозможен из-за санкций. Но история Таты не о бизнесе в период войны, а о беде, которая нависла над ее сыном, курсантом Военной академии. В начале учебы он подписал контракт о прохождении военной службы на срок 5 лет после окончания учебы, и уже сейчас курсантов начали морально готовить к тому, что их отправят на линии соприкосновения. О том, как менялись политические взгляды Таты и как ее сын, не планируя военную карьеру, оказался в кабале, читайте в истории:

Я переехала в РФ в 2012 году из Казахстана по Программе переселения соотечественников. С двумя детьми 3 и 13 лет. Это был принципиальный переезд на историческую Родину. Казахстан развивался в соответствии со своей национальной идентичностью, а Россия в те годы была на пороге своего, как тогда казалось всему миру, подъема, и мне хотелось быть частью этого, чтобы мои дети жили на родине, в цивилизованной, сильной, самобытной стране…

В Казахстане мы были русскими (справедливости ради, притеснений не было), но по приезду в Россию резко стали «казахами» – так нас, переселенцев, везде называли. Глаза начали открываться быстро, «розовые очки» разбились вдребезги.

Получив гражданство, я искренне старалась быть законопослушной гражданкой, усердно изучала действующее законодательство… особенно «Закон об обращении граждан» – по нему я выбивала детям места в садик и школу, отстаивала алименты, добивалась «гарантированных» прав на благоустройство, услуги (медицинские, коммунальные, социальные). Все 10 лет здесь я чувствовала себя классическим «сутягой». Но, рано или поздно, я добивалась соблюдения прав в той или иной степени.

Что касается государственного устройства и «принципов действия» властей, тут тоже все быстро встало на свои места. Было убийство Немцова, был суд над  Навальным. Я начала много читать, восполнять пробелы в картине мира. Помню, когда был суд над Навальным по «делу Ив Роше» и в ожидании приговора люди массово выходили на улицу, я тоже онлайн следила за событиями. И, когда Алексея выпустили, огласили приговор, он выступил на митинге. Врезались в память его слова: «Когда я позову переворачивать машины, жечь файеры и спать на асфальте – я предупрежу заранее» (видео выступления А. Навального прим. ред.). Потому что был сильный резонанс в обществе, люди были на грани, но Алексей сдержал это волнение, конечно, зря…это был самый подходящий момент.

Сын пошел в школу — в ближайшую к дому. Когда я оформляла документы в УФМС, инспектор спросила у меня номер школы. Я ответила, она взглянула на меня с сочувствием: «Это самая плохая школа в городе». В этом мы сами быстро убедились. Сын хорошо учился, занимался спортом, не курил и не употреблял алкоголь. Ровно все эти его качества стали непреодолимым препятствие для принятия в «коллектив». Нам царапали входную дверь, закидывали снежками балкон, домофон. Он стал пропускать уроки, был подавлен.

В нашем городе есть кадетский корпус, с длинной историей, известными выпускниками… К тому же в тот год корпус перевели из министерства образования в министерство обороны (первый сигнал — еще тогда, больше 10 лет назад все задумывалось), увеличилось финансирование, впервые был конкурс на поступление.

Мои мысли были — упорядоченный режим, высокий уровень образования, хорошо сдаст ЕГЭ, получит качественные знания и поступит в любой ГРАЖДАНСКИЙ ВУЗ (о военной карьере и речи не было ни в коем случае). Я предложила сыну, он загорелся, начал готовиться к поступлению, успешно прошел вступительные испытания и поступил.

Его забрали «за забор» в августе. Через неделю я увидела своего ребенка — стриженного, в форме и со странным, блуждающим взглядом. Через месяц он сказал мне, что хочет быть военным… И тогда я не осознавала всех возможных последствий, не приняла это всерьез.

Изображение создано с помощью нейросети

Три года в корпусе прошли нелегко — редкие увольнения, форма, судочки с обедом через забор перебрасывала… По итогу — выпускной. У них братство: красивые, умные, сильные «мужики», и все дороги перед ними открыты. Сын ультимативно заявил, что поступает в летное училище (он почти серьезно хотел быть космонавтом, бредил небом). Собрали документы, прошли медкомиссию (и я даже тогда видела в военной карьере только плюсы — войны же никогда не будет).

Он поехал поступать один, прошел 2 этапа, когда отсеялось больше половины кандидатов. Потом звонок в 11 ночи: «Мама, купи билет домой, я за воротами». Без эмоций… купила, прилетел, не поступил.

Я взяла его личное дело, а  там вырваны листы с медкартой. Опять без эмоций, чтобы отвлечь его от этого разочарования, уговорила пойти в гражданский вуз. Прошел без проблем, отучился один семестр, все хорошо. По перед Новым годом говорит: «Я учиться здесь не буду, собираю документы в Военную Академию»… и на этот раз поступил.

Помню, как я прилетела к нему на присягу — был горд, доволен собой, у меня отлегло... Ну, контракт на 5 лет — отучится, год дослужит, потом поймет, что не нужна ему эта военщина, уволится, найдет работу. Диплом же будет с гражданской специальностью.
Изображение создано с помощью нейросети

На второй год начались признания: «Это маразм. Нас здесь ничему не учат, я не могу тренироваться, я здесь с ума сойду…» Тогда уже абсолютно понятно стало, в какой стране мы живем, уже были митинги, посадки, аресты, изнасилование Конституции и все это. А в прошлом году он сказал, что контракт они подписали на 10 лет, а не на 5. Когда подписывал — сам, естественно, не читал, и на руках его не было у него. Недавно только я заставила получить копию.

Прочитала контракт, изучила закон о контрактной службе и все сентябрьские поправки: сейчас он обязан выполнять любые приказы, в случае отказа — уголовная ответственность, в зависимости от «преступления» от 5 до 15 лет. Когда началось полномасштабное вторжение, я уже абсолютно ясно отдавала себе отчет, что происходит. И осознание  этого чудовищного терроризма вызывает бессильную злобу. И все 10 месяцев я нахожусь в животном ужасе.

Я научилась фильтровать новости, читать между строк и делать выводы. С критическим мышлением у меня все в порядке. Что будет дальше, не знает абсолютно никто. У каждой стороны конфликта, а их не две, свои прогнозы, варианты, опасения и планы. Радует, что украинские первые лица уже заявляют: «Нам не стоит недооценивать противника», несмотря на то, что «противник» полностью препарирован и доказал свою оперативную и тактическую несостоятельность.

Поэтому я и говорила: «Возможно, не будет второй волны мобилизации (чтобы не всколыхнуть русский бунт, бессмысленный и беспощадный, массы — одурманенные и забитые, все же могут повести себя непредсказуемо), поэтому сейчас могут досрочно выпустить курсантов и начать воевать ими. А по фактам: пятикурсники, которые сейчас должны писать диплом и готовиться к распределению.

По поводу распределения у меня тоже есть жуткая история — как это происходит и для чего в Министерстве обороны ввели специальную должности «айтишника» по  экселевской табличке, вместо этого с сентября они уже 3 раза убывали в «поля», в военную часть — сторожить мобилизованных и обучаться управлению техникой. Хотя их специальность по профилю вуза никакого отношения к этой «технике» не имеет.

И еще один жуткий, бесчеловечный и просто скотский факт. Начальник курса собрал курсантов и заявил по-отечески: «Вы хоть выпуск нормально отметьте, потому что потом половина из вас умрет, а половина калеками останется». Вот и все, пожалуй, здесь я остановлюсь.

Мне 46 лет, я мать-одиночка, но я адекватная, вменяемая женщина, которая хочет жить, которая только пару лет назад, пережив тяжелый развод, начала смотреть в будущее с надеждой и ожиданиями, сейчас находится в состоянии бессилия, в ощущении полного тупика. При этом стараясь сохранить внешнее спокойствие, дать поддержку детям, не сойти с ума от жуткого разочарования в окружающих меня людях, в том числе близких родственников, для которых все происходящее — где-то далеко и не страшно.

EN